В ответ он осыпает поцелуями её руки, а потом и ноги. Но он может хохмить, сколько душе угодно, а внутренне всё равно понимает: Маша – это не то, что было у него раньше, это серьёзно, и из-за неё самой, и из-за того, что тут замешаны отец, и мама, и дядя Радий, и его жена Эльвира.
Он выпрашивает командировку и улетает на Дальний Восток. Мощь и величие страны – равно как и советской власти – в очередной раз поражают его. В самом деле, летишь семь, восемь, девять часов, давно бы уже остались вдали, если двигаться в противоположном направлении, и Париж, и Лондон, и Рейкьявик. Выходишь из самолёта, и тут, ба, всё знакомое: улица Ленина, панельные пятиэтажки, и автобус «ЛиАз», пыхтя, влачит рабочих после утренней смены.
Вдалеке – сопки, перелески, могучий Амур. Юрию тут и дышится, и думается лучше. «А что? – решает он. – Мария – девушка хорошая, из хорошей семьи. Почему бы и не жениться?» На третий день рано утром забегает на местный телефонный узел, просит заказать подмосковное Голицыно. Каким-то чудом связь удается установить; слышно, правда, препаршиво; в Московском регионе дело идёт к двенадцати ночи; Мария, как верная декабристка, оказывается дома. «Маша, ты слышишь меня?! – орёт на весь местный телеграф Юрий. – Маша, выходи за меня замуж, ты слышишь? Чего молчишь?!» – «Ладно, возвращайся, поговорим», – наконец сквозь шорох помех произносит она.
Иноземцев выходит из кабинки; почтовая девушка с нескрываемым сожалением смотрит на него: такой молоденький, вдобавок москвич, гулял бы да наслаждался, а всё туда же, хочет быть захомутанным какой-то неизвестной Марией из неведомого Голицына Московской области.
Предложение, сделанное за восемь тысяч вёрст, вроде бы можно считать недействительным. Вернувшись в Москву, Юра разговора о женитьбе не возобновляет. Они продолжают встречаться; у Марии начинается летняя сессия; после её экзаменов они обычно едут купаться и кататься на прокатных лодках в Серебряный бор или на озёра в Косино – если хорошая погода; если плохая, идут в кино. Пару-тройку хороших фильмов ежегодно в СССР всё-таки снимают даже в восьмидесятых. В восемьдесят четвёртом это «Любовь и голуби» и «Жестокий романс».
После того как сессия сдана, Маша приглашает Юру на выходные к себе в военный городок. Вечером они вдвоём крепко выпивают с дядей Радием. Сидят, как водится в советчине, на кухне. Закусывают своими грибочками, капусткой, огурцами – Эльвира (которую у Юрия язык не поворачивается называть тётей) – известная кулинарная искусница. Радий в этот раз не поёт, рассказами не фонтанирует; тяжёлая дума бороздит его чело. Наконец дамы, Эльвира и Маша, удаляются в опочивальню, матери и дочери постелено вместе, Юра будет спать в другой комнате, гостиной, под надзором Рыжова-старшего.
И тут, хватив рюмку, Радий испытующе вопрошает Иноземцева-младшего: «Ничего не хочешь мне сказать?» – «Насчёт чего?» – прикидывается шлангом Юрий. – «По-моему, тебе как честному человеку давно пора просить у матери с отцом руки девушки». – «Это у кого?» – пытается обратить всё в пьяную шутку Иноземцев-младший. «Юрий, не паясничай», – буравит его тяжёлым взглядом подполковник Рыжов.
Как ни странно, главное чувство, которое Юра испытывает в тот момент, это облегчение. За него всё решили. Без меня меня женили. Да он и не против. Девушка хорошая, достойные родители. Можно и впрямь предложение сделать, раз так всё обернулось.
За утренним столом – пирожки с мясом и рисом-яйцами, заботливо испечённые Эльвирой, кофе, сваренный в кастрюльке Радием, – Юра встаёт и, запинаясь и с трудом ворочая пересохшим с похмелья языком, церемонно предлагает Марии выйти за него замуж и заодно, чтоб два раза не вставать, просит руки дочери у Эльвиры и дяди Радия.
– Вот! Речь не мальчика, но мужа! – восклицает Рыжов и лезет в шкап за заветной бутылочкой армянского «КВ». Эльвира пускает слезу, Маша несерьёзно кричит: «Ура! Я выхожу замуж!» – и бросается к Юрочке обниматься.
Даже сделанное предложение не перемещает Юрия автоматически в постель к Марии, и первый свой послепомолвочный секс им приходится устраивать в местном лесу, куда они удаляются якобы за грибами.
Остаётся оформить предложение официально – в советские времена это означает не дарение кольца, а подачу заявления в загсе. В обмен на заявление жениху с невестой выдается внушительно выглядящее «Приглашение». По нему в ювелирном магазине в Столешниковом переулке можно купить обручальные кольца с изрядной скидкой; в универмаге на «Щёлковской» приобрести комплект постельного белья, одеяла, а также мужской костюм, две пары рубашек и пару туфель, женские трусы, чулки и бюстгальтеры, приобрести (или сшить) свадебное платье. А непосредственно перед бракосочетанием приглашение даёт право закупить в «сороковом» гастрономе (близ здания КГБ) для свадебного пира продуктовый набор, включающий даже осетрину и колбасу «сервелат». Для того чтобы ушлые брачующиеся не делали на приглашениях свой маленький бизнес, в загсах каждому из тех, кто подал заявление, ставят в паспорт – на той страничке, где отметка о браке – чернильную палочку. Типа, если сейчас передумаешь и явишься жениться во второй раз, продуктовые и промтоварные блага тебе больше не полагаются.
В итоге бракосочетание назначают на двадцать второе сентября. Потом планируется, что молодые поедут на медовый месяц в дом отдыха Союза журналистов или издательства «Правда», которые очень удачно расположены во всесоюзных здравницах – Пицунде и Юрмале.
Предсвадебные хлопоты отнимают немало времени. Костюм для жениха решено шить. Очень удачно будущему тестю Радию как раз выдают отрезы ткани на повседневную и парадную форму: зелёной и лётчицкой небесно-голубой. У аккуратного Радия предыдущая форма до сих пор в прекрасном состоянии, парадную он вообще раза три в год надевает, поэтому он жертвует ткань будущему зятю. Но собственных, проверенных портных равнодушные к одёжкам Галя, Владик и Радий в те времена не накопили. Поэтому Юре кто-то рекомендует ателье в подмосковной Малаховке – он отправляется туда на примерку. С рубашкой тоже всё непросто. И он, и будущая жена желают, чтобы на бракосочетании он был в бабочке. Подобные галстуки в московских магазинах имеются, но… Оказывается, под них нужна особенная сорочка, с планочкой, закрывающей пуговицы. Столь изощрённого изыска советская промышленность не производит, да и импортные в российские магазины не поступают. Остаётся искать по комиссионкам и спрашивать по знакомым. В итоге находится приятель, который тоже недавно женился, как пижон, в бабочке – рубаху заимствуют у него. Впоследствии эта сорочка становится переходящей, и в ней брачуется ещё один друг-журналист. Говорят, правда, что использовать чужие вещи на собственной женитьбе – плохая примета, и впоследствии Мария припомнит это Юрию. Примета ли тому виной или что другое, но в итоге все три брака, совершённые в переходящей сорочке, распадутся.
Но об этом пока никто не думает. Другие вещи и подарки к дню бракосочетания также достаются будущим молодым по-советски затейливо. К примеру, туфли – прелестные финские туфли, которые прослужат ему в парадных случаях вплоть до самого восемьдесят восьмого года, – Юра совершенно случайно покупает в обувном магазине где-то у Новых домов, куда едет по журналистским делам. Как часто бывает в те времена, вдруг, ни с того ни с сего, великолепные полуботинки выбрасывают в ничем не примечательном обувном магазине. Мгновенно выстраивается очередь. Иноземцев-младший как раз проходит мимо. Интересуется, что дают. Видит, что товар для него самый что ни на есть подходящий. Пересчитывает деньги в кармане и видит, что в наличии только девятнадцать рублей (кстати, изрядная сумма в те годы для молодого человека), однако обувка стоит все двадцать пять. Он занимает очередь. До дома (или работы) матери или отца явно далеко. До знакомых из редакций, чтобы стрельнуть, тоже. И тогда Юру осеняет: в соседнем доме живёт девушка, бывшая его сокурсница. Нет, ничего между ними никогда не было, просто хорошие отношения, дружба и взаимная симпатия. Иноземцев говорит в очереди, что скоро подойдёт, и бросается домой к однокурснице. Рабочий день подходит к концу, и есть вероятность, что Наталья (так зовут коллегу) окажется дома. Адрес Юра хорошо помнит. Случалось не раз, что он в компании других соучеников зависал там в отсутствие родителей Натальи. Но в этот раз, наоборот, девушки дома нет, но в наличии оба её родителя.
