– А вопрос проживания? – преградил ему путь седой зэк.
– Изыскали для вас места, готовы к заселению. Разрешите пройти, – с раздражением ответил начальник.
– Где? Как мы их найдем?
– Я не знаю, как малые дети…
– Новые, заходим, – выкрикнул в окошечко Ахметов.
И заключенные затолкали начальника участка в столовую.
– Так, – обратился Султан к седому зэку. – Ты уже свою порцию съел.
– Не свою, а бригадирскую, – глядя в глаза Ахметову, ответил он.
Заведующий собрался было что-то сказать, но, отведя взгляд, отрицательно покачал головой и отошел.
Как ни отвратительна была баланда, съеденная седым зэком, колонне досталась жижа со дна, и была она значительно хуже. От варева несло гнилью, а цвет жидкости намекал, что капустные вилки не слишком тщательно мыли, прежде чем бросить в кипяток.
– Султан, может, стаканчик чаю предложишь? – спросил начальник участка, сдвигая шарф со рта.
– Тебе – нет, – с акцентом сказал Ахметов и скрылся на кухне. Его рабочий день был окончен.
Быстро проглотив баланду, зэки немного повеселели и попросили начальника участка проводить их до жилья.
– Че, Дед, зря папироску, получается, отдал? – не без злорадства спросил здоровяк на выходе.
– Почему зря? Мне не жалко, когда хороший человек покурит, – ответил седой зэк, и здоровяк, дважды за сегодня получавший от него окурки, замолк.
По пустому лагерю летал ветер. Все сидели по баракам под светом тусклых керосиновых ламп, в мерцании самодельных печек или просто в темноте. Нужна была серьезная причина, чтобы зэк по своей воле вышел на улицу.
– Сегодня, товарищи заключенные, придется немного померзнуть, а впредь знайте: материал для растопки печей в лагерь проносить не запрещается. В разумных, разумеется, пределах, – проводил ликбез начальник участка.
– Что-то я дров не приметил, – сказал крестьянин из колонны.
– Вот, собственно, ваш новый дом, как вы хотели, – указывая на палатку среди других таких же, сказал начальник. – Номер у нее шестьдесят три, запомните. Отдыхаем, товарищи зэка, отбой скоро, а завтра, как говорится, на рабочий фронт.
– А сегодня, блядь, выходной был, – сплюнул здоровяк и двинулся к палатке.
Седой зэк двинулся за ним, чтобы успеть занять место получше. И пока все остальные в оцепенении смотрели на три ряда сплошных нар, он уверено зашел внутрь и занял место на верхней полке посередине. Матрасов на голых деревянных нарах не было, но и дыр в брезенте вроде тоже.
– Пиздец, – выдохнул здоровяк. – Здесь же от холода окочуришься.
– И хуже бывало, первый этап всегда в голую степь приезжает, – поделился кто-то лагерным опытом и, сопя, полез наверх.
Верхние нары распределили без конфликтов, вход заделали. Заключенные немного поматерились и улеглись. Люди в темноте не двигались, только шумно дышали.
– Надо за завтра печку сделать, лампу керосиновую раздобыть да дров найти, – строил планы вслух деревенский выговор.
– Дожить до завтра надо, жопа в лед к утру превратится, – возразил голос снизу.
– Я облака заприметил дорогой, ночью снег пойдет, присыплет, оно и теплее будет, – словно для себя говорил крестьянин.
Седой зэк не слушал разговоров, он лег, подтянув колени к животу, и держал ладони перед носом так, чтобы дыхание согревало и руки и лицо. Изо рта исходил отвратительный запах кислой капусты. Можно было бы его закурить, но папиросы надо беречь, четыре за день и так слишком много. Чтобы завтра наступило наверняка, седой зэк переместил опасную бритву из ботинка в рукав. Скорее всего, угрозы Хорька пустые, но ночью в лагере может произойти что угодно.
От дыхания спящих людей в тесной палатке стало как будто теплее. Ветер снаружи успокоился, тишина накрыла Безымянку куполом, и седой зэк слышал, как, скатываясь, шуршит снег, падающий на брезент. Словно недостаточно колючей проволоки, сторожевых вышек, сотен охранников, плохой еды, мороза, одинаковых дней, всеобщего забвения, тьмы, так еще и это молчание вокруг и внутри. Но тут кто-то вскрикнул во сне, нарушив безмолвие, и седой зэк подумал, что во всем мире и во все времена люди кричали и будут кричать от страха и от радости, от боли и наслаждения, прощаясь с жизнью и встречая жизнь. Его разум растворился в этой мысли, и он не заметил, как заснул.
Палатка затряслась от глухого удара. Седой мгновенно очнулся и за секунду до окрика понял, что происходит.
– Пересчет, подъем!
Вохры среди ночи злее дневных, их тоже вытащили из постели, сердить их задержками нельзя. Седой зэк хотел быстро спрыгнуть вниз, но ноги занемели от холода. Хорошо, что побудка, так можно и обморожение заработать. Он первым вышел из палатки, щурясь на желтый свет фонаря, незаметным движением сбросил бритву обратно в ботинок и принялся растирать ноги, разгоняя кровь.
– Ты один живешь, что ли? – зло бросил вохр.
– Никак нет, гражданин начальник, – разгибаясь, ответил седой зэк, стараясь заглянуть охраннику в лицо.
Боец хотел что-то добавить, но передумал и шагнул в темноту палатки. Оттуда послышался глухой удар и стон.
– Кому сказано встать?! Оглохли, бляди! Быстро! Подъем! – Еще череда ударов, вскрики и возня просыпавшихся. – Сколько вас?
– Двадцать четыре, гражданин начальник, – ровным голосом ответил седой зэк.
Из палатки, прихрамывая на замерзших ногах, потянулись заключенные, похлопывали себя по затекшим бокам, подпрыгивали, утрамбовывая свежевыпавший снег.
– Сколько ты сказал?
– Двадцать четыре, гражданин начальник.
– Сегодня, что ли, прибыли?
– Так точно, гражданин начальник.
– Чего сбились в отару, встать по четверо! – заорал на остальных вохр. – Так, шесть рядов вышло, это сколько?
– Шесть на четыре – двадцать четыре, гражданин начальник.
– Знаю, – ответил вохр, быстро скользнув угрюмым взглядом по лицу седого в поисках насмешки.
Еще раз пересчитал жителей шестьдесят третьей палатки и уже собирался отдать приказ на отбой, но его внимание отвлекли фары грузовика, ехавшего слева от него по дороге.
Автомобиль остановился, из кабины вышел кто-то, пока невидимый для зэков. Широкая коренастая фигура обогнула машину.
– Новый этап? – спросил силуэт.
– Так точно, товарищ капитан!
– Минуту на погрузку, – глухо сказал Марков и пошел обратно в кабину.
– Бегом, суки! В кузов! В кузов! – после секундного замешательства залаял вохр.
Заключенные погрузились почти мгновенно. Не успели они рассесться, как машина резко сдала назад. Сорок восемь рук вцепились в ледяные борта кузова и в товарищей, пытаясь удержать равновесие. Грузовик развернулся и понесся по лагерю на всей скорости. В тряске и спросонья вопросов никто не задавал, гадать, куда их везут, было тем более бессмысленно. Во тьме огни вышек кривым пунктиром очерчивали периметр лагеря, но оценить его огромные масштабы никто не успел. Автомобиль свернул налево и разогнался, держа курс на огромную трубу, не спавшую и ночью, чтобы почти сразу затормозить. Седой зэк узнал утреннюю станцию. Не может быть, чтобы снова этап!
