Из бани привели остатки этапа. Вохр, отводивший зэков к таинственному бараку, вернулся и передал эстафету другому бойцу. Седого зэка и еще четверых, прошедших медосмотр, повели по замерзшей грязи. На тропинке еще недавно лежали доски, их очертания отпечатались во льду, но сами деревяшки кто-то не без усилий выдрал на запрещенные костры. Оглядевшись, зэк заметил их дымки, поднимавшиеся с разных сторон.
– Отряхивать ноги, заходить по одному, – скомандовал вохр перед бараком и наугад вытянул папку с личным делом. – 958343.
Седой зэк молча взял ее и прошел внутрь. Как и в больнице, только одна открытая дверь не оставляла вариантов. В кабинете сидел женоподобный энкавэдэшник с пухлыми щеками и сонным взглядом.
– Дело, – прогнусавил он и, приняв папку, даже не взглянул на зэка. – М-м-м, Тылов, что ли? Не могу почерк разобрать.
– Да, так записали.
– Вы были конюхом в лагере?
– Так точно, гражданин начальник.
– Конюхи нам здесь на стройке не нужны, – лениво поставил точку в деле 958343 работник учетно-распределительного отдела.
– У меня есть другие специальности. Технические, – сказал седой зэк, нагибаясь к ботинку. – Напишите «сварщик», например.
На стол перед энкавэдэшником легла тускло мерцавшая в свете настольной лампы тоненькая золотая пластинка. Он долю секунды смотрел на нее, потом она исчезла под его ладонью.
– Хорошо, запишем «сварщик», – хищно улыбаясь, ответил пухлощекий. – Если это неправда, проблемы будут у вас, а не у меня.
– Доброго вам дня, гражданин начальник, – тоже улыбнувшись в ответ, сказал зэк и вышел из кабинета.
Сварщик ничем не отличается от любой другой не известной ему работы. Может, попадется хороший коллектив, и его научат. В худшем случае он все равно выиграет несколько дней, пока его не переведут на другую работу. Стальная полоска, покрытая позолотой – справедливая плата за фальшивую профессию. Удовлетворение от удачного начала дня портил голод, круживший голову. Он же делал звуки громче, краски – ярче, мороз – крепче, а людей – хуже.
На стене рядом с дверью висел намертво приклеенный лист бумаги, чтобы не унесло ветром или не сорвали на самокрутки. Бумага пожелтела и сморщилась, машинописные буквы местами полностью выцвели.
«Распорядок дня в ИТЛ Безымянлаг. 1. Подъем, развод, перерывы, окончание работ, раздача пищи, поверка и отбой производятся в часы, установленные приказом, по звуковому сигналу. 2. По звуковому сигналу «подъем» все заключенные, за исключением получивших освобождение, больных, отдыхающих после работы ночью, обязаны встать, встряхнуть и заправить свои постели, умыться и позавтракать, – середина читалась хуже, зато буквы в конце были отчетливыми. – 8. По сигналу «отбой» заключенные должны прекратить всякое передвижение по лагерю, шум, разговоры. В это время прекращают свою работу клубы, кино, радио».
Последний пункт вызывал улыбку и мысли о каких-то других лагерях, куда попадают какие-то другие люди.
После очередного затянувшегося ожидания седого зэка вместе с колонной повели в сторону от железной дороги. Обернувшись, можно было увидеть каменную крепость в непрочной броне строительных лесов со сторожевой башней-трубой. Гигантский завод по переработке душ – что же еще можно построить в таком месте. Горы земли, песка и щебня не пропали, но стали реже. Дорога утоптана в камень и может вести только к лагерю.
Колонна в молчании прошла мимо столовой, запах не спутаешь ни с чем. Бараки уступили место вагончикам, потом палаткам и землянкам. Сколько здесь могло находиться заключенных, не укладывалось в голове. Целый одноэтажный брезентовый и подземный город.
– Стоять! – скомандовал вохр, останавливаясь у недавно покрашенного вагончика.
Один из конвойных постучал в дверь кулаком. Никто не открыл.
– Где его опять носит? – выругался боец. – Пойду поищу, без обеда кишки сворачиваются.
– Давай. Я к Снегирю погреться, может, и начальник участка там, – флегматично кивнул второй. – Колонна, не расходиться, кого недосчитаются – на довольствие не попадут.
Вохр медленно зашагал к единственному бараку, стоявшему на возвышении. Его угроза была совершенно лишней: разбегаться в самом центре неизвестного лагеря никому в голову не пришло, колонна, наоборот, сбилась плотнее, инстинктивно защищаясь от ветра.
Через несколько минут из барака, куда ушел греться вохр, появился невысокий человек. Он остановился на крыльце, закурил, издалека осматривая прибывших, и вальяжной походкой начал спускаться с пригорка.
– Че, бараны, ссытесь? – обхаживая толпу, заговорил заключенный. – Это правильно.
Седой зэк рассматривал лицо, похожее на морду хорька, и с удивлением ловил себя на мысли, что не может определить, какую ступень блатной иерархии занимает этот человек. Возможно, чья-то шестерка заигралась.
– Постройтесь в линию, – Хорек кинул окурок в самого рослого в колонне.
Седой зэк не двинулся, но люди вокруг него зашевелились и начали неуверенно топтаться.
– Ровнее, падлы, ровнее, – подначивал Хорек, улыбаясь широким ртом и прохаживаясь вдоль жалкого строя. – Слышь, дед, ботинки у тебя нарядные, давай меняться.
– Давай, – ответил на обращение седой зэк. – У тебя папиросы есть, давай на них.
Хорек усмехнулся и, достав из кармана пачку, щелкнул по донышку длинным желтым ногтем мизинца так, что выскочила ровно одна папироса. Седой зэк протянул руку, но вместо пачки схватил тонкие пальцы и резко рванул их. Папиросы упали на землю, но зэк не отпускал хватки, пока не раздался хруст.
– Су-у-ука! – подвывал Хорек, катаясь по грязному снегу, прижимая сломанные пальцы к груди. – У-у-убью, су-у-ука!
– Спички? – опускаясь на карточки, чтобы собрать папиросы, спросил седой зэк.
– Су-у-ука, Дед, горло порежу!
– Спички где? – заглядывая в лицо Хорьку, повторил зэк свой вопрос.
– В кармане, – доставая и протягивая коробок здоровой рукой, проскулил Хорек. Потом поднялся и поплелся к бараку. На полпути обернулся и крикнул: – Не жилец ты, Дед, понял!
Огонек спички согрел ладонь, и седой зэк глубоко затянулся.
– Дед, оставь покурить, – обратился здоровяк из колонны, и седой зэк, не поворачивая головы, передал окурок.
Быть спокойным было несложно. Даже если он искалечил местного авторитета, а Хорек им явно не был, никто не будет устраивать расправ днем. Такие дела делаются в лагере ночью. А седой зэк пережил немало плохих ночей, и если сегодняшняя, или завтрашняя, или любая другая станет последней, большой беды в этом нет. Зато в кармане лежит почти целая пачка настоящих папирос, а не какой-нибудь сраный самосад. К толпе зэков с другой стороны приближался звонкий голос.
– …А как вы хотели? Работа! Кругом работа. Приветствую вас, товарищи заключенные, поздравляю с прибытием на вверенный мне участок Безымянлага, – будто произнося речь на съезде ударников, говорил начальник лагерного участка.
