– Так, эту половину я веду на медосмотр, – гулко сообщил капитан вохров, неожиданно появившийся из-за угла со свитой из бойцов.
– А остальных, товарищ Марков? – спросил самый разговорчивый из охраны.
– А остальных потом приведешь, баран! – гаркнул Марков, одним голосом подгибая колени всех вокруг, и быстро зашагал в сторону медпункта.
Вохры из свиты, указывая дулами винтовок, мгновенно выстроили колонну из чистых зэков, и полубегом погнали их вслед капитану. Осматриваться времени не было, скорый шаг согревал, разгоняя кровь в замерзших ногах.
– Ждать, – буркнул Марков и скрылся в бараке медпункта.
Ждать приятней, чем работать, даже если холодный ветер. Никто не гонит, не выстраивает, не торопит, не бьет, не смотрит на тебя. Пару десятков минут ожидания – и ты становишься частью ландшафта, как камень или дерево. Значительная часть лагерной жизни проходит в ожидании, когда закончится развод, когда дадут обед, когда пересчитают колонну, закончится очередь к окну столовой, рабочий день, холодная ночь, лютая зима, беспокойная весна, душное лето, промозглая осень, год, срок, проклятая жизнь. Большинство зэков привыкают к ожиданию, как и ко всему остальному. Те, что поумнее, считают бесконечные ожидания очередным доказательством глупости системы. Кое-кто идет дальше, думая, что ожидания, промедления, задержки – это и есть проявление злой лагерной воли, чья цель – заставить тебя быть ничем. Во всем этом есть доля истины. Но ждут не только зэки. Рядом стоят вохры, прокуривая легкие насквозь, ждут днем и ночью, ждут посменно, ждут в любую погоду, внутри и по периметру. Бригадиры ждут распоряжений прорабов, прорабы ждут приказов инженеров и начальства. Начальство ждет бумаги из Москвы. В Москве ждут фашистов. У седого зэка было шесть лет на размышления. И ему кажется, что в мире, где человеческая жизнь ничего не стоит, время так же обесценивается. Оно движется, но ничего не значит. Один день сменяется другим, точно таким же, – и так без конца. Но если быть внимательным, если глубоко внутри тебя еще тлеет жизнь, можно заметить в этом бесцветном потоке мгновений прорехи, а сквозь них – неверный отблеск надежды.
Спокойное течение мысли было разрушено грохотом выбитой двери. Капитан Марков вылетел с красным лицом, держа шапку в руках, толкнул мешавшего пройти зэка и не заметил, как тот отлетел в поддержавшую его толпу.
– Врача не задерживать! Ясно?! – заорал он на ближайшего вохра.
– Так точно, товарищ капитан! – вытянувшись, ответил боец уже удалявшейся быстрым шагом фигуре Маркова, и тут же ударил прикладом в плечо стоявшего рядом зэка. – Слышал приказ?! На медосмотр! Быстро!
Заключенный споткнулся о порог и скрылся за дверью.
– Мы-то при чем? – вполголоса переговаривались между собой вохры. – Не, ну понятно, когда баба на сносях – дело нервное, но меру ж знать надо…
– Это. Врач сказал по одному заходить, там один доктор, – сказал вышедший минут через десять зэк, все еще держась за плечо. В руках у него было личное дело, его он передал вохру.
Бойцы ни одним движением не подали вида, что услышали его, и следующий из очереди исчез в бараке.
Ожидание будет долгим, решил седой зэк и ошибся. Когда набралось пятеро прошедших медосмотр, вохр, державший личные дела под мышкой, повел маленькую группу в соседний барак. Оставшиеся провожали их безучастным взглядом. Задавать охране лишние вопросы – получать лишние синяки.
Следующим оказался седой зэк. Он нырнул в теплую тьму прихожей и под надзором стоявшего внутри вохра прошел по коридору к единственной открытой двери.
– Закрывайте за собой, тепло уходит, – сказал высокий врач с темными волосами. По виду еще недавно студент, в глазах – страдание. Еще не оброс панцирем. – Раздевайтесь. Номер?
– 958343, – ответил седой зэк, снимая фуфайку и расшнуровывая крепкие ботинки, самое дорогое, что у него было.
– Так. Зовут вас, Ш-ш-ш Мылов, что ли? Неразборчиво написано, не пойму, – прочитал доктор в личном деле.
– Да, так записали.
– У вас тут и читать нечего. Удивительно, приехали из сибирских лагерей здоровым, счастливый вы человек…
– Точно, доктор, череда удач и везений привела меня в это место, – спокойным голосом ответил седой зэк.
– Что?! – будто не расслышав, переспросил врач, потом фыркнул и разразился хохотом.
Слышать человеческий смех приходилось в последнее время нечасто. Зэк, не ожидавший такой реакции на незамысловатую шутку, не заметил, как сам улыбнулся и непривычно засмеялся, словно закашлялся.
Доктор, все еще посмеиваясь, открыл несессер и достал стетоскоп. Дверь раскрылась, и в кабинет вошел молодой человек с приятным, но изможденным лицом.
– Саша, здорово, – как друга поприветствовал вошедшего врач. – Ты по каким делам?
На врача не похож, на большого начальника – тоже, без формы, значит, не чекист. Ищет того здорового капитана вохров. Здесь кругом стройки – это инженер.
– Да, бойцы его опять не работают, Берензон у них из-под носа доски прет, – словно на исходе сил, проговорил посетитель.
– Слушай, – врач бросил быстрый взгляд на седого зэка, боясь, что сейчас гость скажет лишнего. – Говорят, Берензон армянский коньяк ждет, опять у машинистов наторговал. Увидишь его, возьми мне бутылочку, потом сочтемся.
– Ладно, – без энтузиазма пообещал инженер. – Пойду дальше искать.
– Я на минуточку, – глядя вслед вышедшему, сказал врач и выбежал из кабинета.
Перед седым зэком на столе лежал открытый несессер. Он прислушался к глухим голосам в коридоре, быстрым движением схватил запримеченную среди инструментов опасную бритву и, развернувшись, бросил в свой ботинок, стоявший рядом.
– Про коньяк не забудь, – громко рассмеявшись, сказал в коридоре врач и вошел в кабинет. – Так… На чем остановились? Жалобы на здоровье есть?
– Нет, – коротко ответил седой зэк.
– Тогда пишу вам «годен к тяжелому труду». Такая у меня работа, – говорил извиняющийся взгляд, и врач продолжил сам себе: – В принципе, учетно-распределительному и прорабам все равно, они этими бумагами подтираются – и инвалидов на работу гоняют, и больных в карьер могут отправить, не говоря про категорию легкого труда. Они разницы не видят. Можете одеваться.
– Скажите, доктор, а где мы?
– В смысле? В Безымянлаге. В Куйбышеве.
– Простите, доктор, я последние шесть лет не следил за переименованием городов.
– В бывшей Самаре.
– А-а-а, на Волге, – благодарно кивнул седой зэк.
– Удачи вам, – прощаясь, грустно улыбнулся врач. – Зовите следующего.
В тепле барака хотелось остаться подольше, но зэк прошел к двери, не задерживаясь. Снова холод и ожидание. Это место совсем не похоже на маленькие сибирские лагеря, здесь строится что-то огромное, здесь много людей, а значит, многое может случиться.
