– Я сам вас везти вызвался, – радостно сообщил водитель, но при взгляде на инженера брови его опустились от жалости. – Что ж вас так угораздило нахерачиться, Александр Константинович? Вот возьмите термос, я себе с утра чифирку заварил, глотните, поотпустит.
Инженер благодарно кивнул и трясущимися руками попытался налить кипяток в стаканчик.
– Давайте я остановлю, не опоздаете, – заботливо свернул на обочину Миша. Забрал у Зимонина термос и, налив полстакана, поставил на панель. – Пусть остынет.
Водитель вышел покурить, оставив дверь открытой. Холодный сквозняк, смешиваясь с теплом кабины, приятно обтекал Зимонина. Инженер заметил, что Безымянлаг за ночь как-то изменился. Неглубокие, но пышные сугробы, еще не счищенные, не изгаженные, покрывали все пространство. Среди этих белых барханов вились серые дорожки тропинок, две черные полосы дороги, и светлое сияние, сливавшееся с небом, утомляло глаза. Инженер проглотил обжигающий крепкий чай. Ему стало легче, захотелось спать.
– Как будто теплей стало после снегопада, – поделился наблюдением водитель, наполнивший кабину запахом табака.
– А что, был снег?
– Еще какой! Все утро мело, развод задержали, потом всех зэков на уборку объектов. Сейчас вас довезу, тоже поди на снег отправят.
– Все еще думаете на фронт записаться?
Вместо ответа Миша кивнул, и Зимонин понял, что водитель не хочет обсуждать этот вопрос. Миновав шлагбаум, грузовик проехал мимо четырехэтажек. Стыд снова кольнул в груди, Зимонин отвернулся налево и за стеклом со стороны водителя, увидев рощицу кленов, вспомнил разговор с Берензоном. Как там? Делай, что можешь, там, где оказался. Что он имел в виду?
– Отсюда дойдете, Александр Константинович? – Миша то ли стеснялся, то ли боялся подъезжать близко к штабу. – Не развернусь я там.
– Конечно, спасибо за чай.
Зимонин аккуратно спустился и пошел к дверям штаба. Вроде правда теплее, но погода не для пальто. Зимонин выдохнул и, глядя на мгновенно исчезнувшее облачко пара, открыл дверь.
Первый раз на его памяти в прихожей горел свет. Все вешалки были заняты. Он взял верхнюю одежду на руки, прошел налево по коридору в зал заседаний. Все уже были в сборе, кроме Морозова и Чернецова. Главные инженеры районов, из близких знакомых – только Шеин. За день щетина на щеках врача стала еще гуще, он как раз объяснял кому-то, что решил отпустить бороду, потому что зимой так теплее.
– О, наш комсомолец последним явился, – сказал кто-то справа.
– Лица на вас нет, Александр Константинович, вот как комсомол у нас работает, – подали реплику с другого конца стола.
Шутки о молодости Зимонина были непременным атрибутом каждого собрания. Начались они из зависти к быстрому продвижению, а потом вошли в привычку. Инженер на них никогда внимания не обращал и не обижался, а сегодня ему было особенно не до них. Он сел на табурет с краю, борясь с желанием прилечь на стол, и, сожалея, что не может откинуться на спинку, просто закрыл глаза.
– Зимонин, а вы… – начал невидимый шутник, но тут же замолк.
Загремели стулья, потом наступила тишина. Инженер поднялся последним. Павел Александрович Морозов прошел в полном молчании замершей комнаты и сел во главе стола. Слева от него остался стоять никем не замеченный Геннадий Чернецов.
– День добрый, товарищи. Собрание у нас экстренное, без стенограмм, закрытое. Так что без долгих вступлений слово Павлу Александровичу, – пробубнил в тишине Чернецов и обрушился на стул.
Вид у Чернецова тоже был не самый свежий. Морозов начинать не спешил. Какое-то время он смотрел прямо перед собой, потом медленно обвел взглядом всех собравшихся, и каждому показалось, что он остановился чуть дольше на нем.
– Итак, товарищи, без всяких там вступлений, как правильно сказал Геннадий Аркадьевич, без обиняков скажу, товарищи инженеры, положение у нас ка-та-стро-фи-чес-ко-е. – Такой тишины Зимонин не слышал еще никогда, с закрытыми глазами он готов был поклясться, что комната пуста. Морозов начал читать с листа, и шелест бумаги отдавался эхом: – На восемнадцатом заводе недостроены три ангара, цех для упаковки и отправки самолетов и инженерный корпус. На двадцать четвертом заводе не окончено строительство корпусов, местами требуется работа по устройству фундаментов для оборудования. Тридцать пятый завод, по сути дела, находится в недостроенном корпусе завода номер восемнадцать…
Морозов как будто шел разрушительной поступью по району Зимонина. Все это правда, но почему эти слова начальника лагеря звучат так фальшиво? Почему на этих собраниях даже самые правильные вещи, произнесенные вслух, искажаются, превращаясь в ложь? Зимонин попытался сосредоточиться и понять, откуда взялись такие мысли. Целый год он ходит на собрания, слушает о том, как они говорят одно и то же, но в Безымянлаге становится только хуже.
Павел Александрович прекратил чтение, снова взяв паузу.
– Что все это значит? Это значит, товарищи, что с 21 декабря в Безымянлаге вводится Сталинская вахта. Ненормированный рабочий день. Вам эти недели даются на подготовку. К остальным отделам эта информация поступит позже. Для вас, товарищи начальники, Сталинская вахта начинается с этого момента. Присутствие на территории обязательно для каждого, никаких отлучек, никаких болезней, никаких поездок в Куйбышев. Я лично буду инспектировать все районы каждый день. – Морозов перевел дух и сменил тон на более мягкий: – Вы каждый свои больные места знаете, в частности вдаваться не будем. Никаких отговорок я с сегодняшнего дня не потерплю. Все, что не будет готово к 30 декабря, за это ответите по всей строгости. У меня все.
Тишина не рассеивалась. Двое или трое что-то записывали. Зимонин, знавший о Сталинской вахте заранее, никаких эмоций не испытывал.
– Так, теперь переходим ко второму вопросу, – кряхтя, поднялся Чернецов. Стулья заскрипели, собравшиеся как будто научились дышать. – Это касается первого района.
Все собравшиеся почувствовали полное облегчение, а вот сердце Зимонина гулко ухнуло.
– Вопрос серьезный, товарищи. У нашего коллеги Александра Константиновича на районе творится черт знает что. В ночь с 29 на 30 ноября при разгрузке оборудования погиб заключенный. Главный инженер на станции не присутствовал, у него, видимо, были дела поважнее. 30 ноября на двадцать четвертом заводе разбился сварщик, Александр Константинович место происшествия присутствием также не почтил.
В зале раздались подобострастные смешки. Показательная порка была делом привычным. Обвинения надуманные, за последнее время с ускорившимися темпами строительства и огромным количеством зэков в лагере каждый день происходят десятки несчастных случаев и сотни смертей.
– Зря смеетесь, товарищи, это разгильдяйство главного инженера привело к тому, что группа заключенных похитила с территории завода бочку метилового спирта. У нас, товарищи, за ночь от отравления погибло сорок девять человек…
– Пятьдесят три, – поправил с места Шеин.
