Вещи для Вторуши покупал Алонсо. Башмаки из свиной кожи на манер италийских. А вот рубаху новую, порты суконные, ремень поясной – все славянское. Раб не имел права опоясываться, только свободный человек. С непривычки оба брата устали в шумной толчее, а Фернандо с сыном в своей стихии – как рыба в воде.
Вернувшись в дом хозяина, оба брата на топчан упали. Сказывалась еще бессонная ночь. За запоздалым обедом хозяин на Первушу хитро поглядывал, но молчал. И только утром Первуша понял, почему вчера хозяин нахваливал его так.
На улице перед домом Фернандо стояли на земле несколько паломников со знатными господами. Хозяин сам пришел в комнату, где отдыхали братья:
– Пора завтракать, и за работу.
– Какую работу? – удивился Первуша.
– Болящие у дома ждут.
– Мы же домой сегодня собирались!
– Э! Одним днем раньше, одним позже! А деньги всегда нужны. Заработаешь немного дукатов и не пешком пойдешь, а наймешь судно. В пути отдыхать будешь, есть до отвала.
Первуша рот открыл – отказаться, да брат его остановил:
– В самом деле, задержимся на день.
И завтрак в трапезной уже на столе. Поели быстро. Только встали из-за стола, рабыни трапезную убрали.
– Для приема больных сгодится? – поинтересовался Фернандо.
– Вполне.
– Какая сумма тебя устроит? Полагаю – пятьдесят дукатов.
– Согласен.
Первуша заподозрил, что хозяин содействует не зря, имеет свой интерес. Как потом выяснилось – подозрения оправдались. Фернандо знал горожан. С богатых брал больше, просто с уважаемых – пятьдесят. Все, что свыше оговоренной суммы, оставлял себе. Получалось – еще и заработал золотишка на Первуше, многажды окупив затраты на одежду для брата. Да еще и вес в городе приобрел.
– Тогда я приглашаю первого. Очень богат! И страдает разными излишествами – ест и вино пьет неумеренно.
Фернандо вышел, вернулся с важным господином, одетым по генуэзской моде. Болящий вальяжно развалился в кресле. Был он толст, краснощек, страдал одышкой. Еще бы, есть и пить и не двигаться, везде рабы носили. Тем не менее Первуша его выслушал.
– Снадобья не дам, но совет: пригоршня маслин, фруктов ешь сколько угодно, про лепешки, сладости и мясо на год забудь.
– И что получится?
– Исчезнет одышка, сердцебиение, потливость. Чревоугодие всему виной.
– Ах, у меня же еще голова болит.
– Тогда и вино нельзя. Через год себя не узнаешь.
Толстяк вышел явно недовольным, судя по лицу. Фернандо ввел следующего.
– Живот болит, вот здесь, – ткнул пальцем в больное место тощий, измученного вида страдалец.
– Раздевайся и ложись на топчан.
Причина сразу ясна стала – грыжа, по-народному – кила. Первуша грыжу осторожно вправил. Потом через брата вызвал Фернандо:
– Нужно длинное полотенце или ткань узкой полосой.
– Сейчас будет.
Рабыни вскоре принесли льняную ткань, разрезанную на полосы. Первуша болящему туго живот перевязал.
– Не давит? Дышать можно?
– Можно.
– Утром, не вставая с постели, пусть служанка или родня вам так же перетянет, потом подниматься можно. И так целый год.
Мужчина встал, оделся, сделал несколько шагов. Обернулся, смотрел удивленно:
– Не болит. Хвала Святой Магдалине! А через год я тебя увижу?
– Если не случится ничего, приеду.
– Буду ждать.
Мужчина наклонился к уху Первуши, прошептал:
– Как приедешь в Кафу, иди ко мне. Улица, что от порта идет, третий дом по правую руку. Не ошибешься – дом самый большой и красивый. Покои хорошие и просторные отведу. А то Фернандо жулик и хитрец. Такие деньги брать, а комната скромная, тесная.
Первуша тоже шепотом:
– Сколько же он взял?
– Восемьдесят дукатов.
Первуша только головой покачал. Дукаты в Европе и Египте были монетой распространенной. Были серебряные, но чаще в ходу золотые, ввели их в оборот генуэзцы, назвав дукат от латинского «дукатус» – герцогство. Дукат начал выпускаться с 1284 года и оставался неизменным по весу – 3,5 грамма золота – в течение семи сотен лет, став образцом для подражания почти во всех странах.
Потом Первуша заговаривал зубы, занимался костоправством, пускал кровь. Время до вечера пролетело быстро. Пока рабыни накрывали на стол, Фернандо принес кожаный мешочек с монетами Первуше.
– Неплохая добыча за день! Тут двести монет!
– Как двести? За каждого по пятьдесят. Уговор был.
– Мне половина. Дом мой, стало быть, аренда, ткани три аршина перевел.
Первуша спорить не стал, деньги есть, и немалые. Но понял – с Фернандо лучше дела не иметь.
Ничего, доберутся они с братом на хутор, отдохнут, одежонку зимнюю купят, зиму на хуторе пересидят. А потом вполне на заработки в Кафу вернуться можно. И не к Фернандо, а к Лоренцо, что жил недалеко от порта и приглашал его. Ужинали в молчании. Когда спать легли, Вторуша шепнул:
– Не нравится мне хозяин.
– Мне тоже. Мошенник.
– За деньги кого хочешь убьет. Давай не будем ночевать, уйдем.
– Двери во двор уже заперли.
– А мы тряпье свяжем и через окно. Тут невысоко.
Первуша подумал. Вроде нехорошо покидать дом тайно, не прощаясь, но Вторуша прав. Кто такие русичи в доме Фернандо? За них заступиться некому. Подручные хозяина схватят, закуют в колодки и продадут куда подальше. Блеск золота многих лишал разума.
Тихо встали, спустили за окно ковровую дорожку из коридора. На один край ее поставили, еле подняв вдвоем, тяжелый стол. Первым спустился Вторуша, за ним соскользнул знахарь. Мешочек с деньгами за пазухой, а другой поклажи и не было. Тихо, стараясь не стучать башмаками, прошли по пустынным улицам. Все мостовые имели уклон к морю.
– Сразу на причал? – спросил Вторуша.
– Как я приметил, суда ночью из порта не выходят. Владельцы судов дома отдыхают. А если и найдем кого, заподозрят в побеге. Дырка от серьги в ухе до сих пор не зажила.
До порта рукой подать. У Первуши мысль мелькнула: не попросить ли ночлега у Лоренцо? В городе были постоялые дворы, но где они, Первуша не знал, а спросить не у кого. С наступлением ночи город как вымер, лишь у городских ворот переговариваются стражники. Ночью звуки далеко разносятся.
Робея, не зная, как его встретит Лоренцо, Первуша все же постучал в калитку. Почти сразу голос из-за высоких ворот:
– Кого надо? Хозяин отдыхает.
– Мне бы поговорить с Лоренцо.
