Дверь толкнули сильнее, затем последовали несколько ударов, шумная возня. Дверь сотрясалась, но напор держала. Первуша к окну приник. Через скобленый пузырь не видно ничего, какие-то смутные тени. Хотя бы увидеть, понять – кто враг? Внезапно пузырь прорвался, просунулась рука – полусгнившая, кожа свисает, кости видны. Первуша едва успел отпрянуть, ударил посохом. Рука ниже локтя переломилась, но посох – не нож и не меч. Рука исчезла. В пробитый пузырь стала видна голова. Волосы клочьями, расползшаяся кожа, вытекшие глаза, редкие торчащие криво зубы. Жуть! Особенно ночью.
Зато ясно стало – живые мертвецы. Погост, как называли кладбище, есть за окраиной каждого села или деревни. Видимо, колдун поднял в полнолуние мертвецов, двинул на деревню. Сами по себе они редко поднимаются из могил, их чья-то злая воля заставляет. Издалека донесся крик.
Упыри кричать не могут, стало быть – человек. И скорее всего – бабка, вопль-то женский, хотя по крику не всегда опознать можно. Если визг, тогда точно женщина, у них голоса пронзительные.
В дверь стучаться, ломиться стали. Похоже – эти твари объединили усилия, хотя мозгов нет. Еще одно подтверждение, что есть кто-то, управляющий вурдалаками.
Бревно дверь держало пока, но могли не выдержать петли.
– Мышата, к двери. Держать надо!
Вдвоем уперлись плечами в дверь, а удары с другой стороны сильные. Периодически Первуша к печи подбегал, успевал полено забросить, веточку полыни вслед отправить. Горьковатым запахом полыни уже изба полна.
Не любят запаха полыни и чеснока и нечисть, и нежить. Эх, петуха не хватает. Петух своим криком предвещает близкий рассвет. С солнечными лучами сила нежити и нечисти слабеет, они стараются укрыться. Нежить – в могилах, в болотах, в месте своего упокоения. Нечисть по лесам прячется или в укромные уголки, коих в любой местности полно, как и в деревнях, селах и городах. Мышата, с начала ночи и появления нежити сильно боявшийся, впал в ступор. Отошел от двери, уселся на лавку, сгорбился, голову опустил.
– Мышата, иди к двери. Держать ее надо!
– Их много, нам не устоять.
– Конечно, если на лавке сидеть, так и будет.
Мышата даже не ответил. А потом и вовсе по избе бродить стал, как пьяный, натыкаясь на предметы – стол, печь. Только не пил он и вел себя вполне нормально буквально половину ночи. Первуша причину определил. Говорил ему еще Коляда, что на человека может воздействовать чародейство. Какой-то сильный колдун, доселе руководивший непонятным образом нежитью, решил воздействовать на защитников избы. И этот чернокнижник недалеко, в деревне.
– Сядь! – попросил Первуша.
А Мышата бродит, как вроде не слышит. Первуша силой его усадил, на голову пустой чугунок надел. Об этом Коляда тоже говорил-де, воздействие меньше. Мышата в самом деле притих. Только не нравилось все это Первуше. Чернокнижник явно знал, что в избе один хозяин – Мышата, на него и воздействовал. Про Первушу, случайно зашедшего переночевать, не подозревал. Невидимый и сильный враг решил, что воля к сопротивлению у хозяина сломлена. Нежить, на короткое время притихшая, снова, как по команде, стала ломиться в дверь. Первуша в сенях топор увидел, воткнул его рядом с дверью. Какое-никакое, а рубящее оружие. Сам посох в руки взял. Пока бревно дверь держало, но сама дверь прогибалась от ударов, трещала. Первуше стало понятно – долго она не продержится. Но деваться некуда, нет иного выхода. Конечно, можно обратиться в кого-нибудь, ускользнуть через окно. Но тогда Мышата погибнет. А власть в деревне возьмет чародей. И жертвами его станут проходящие путники – обозные, купцы, паломники, возжелавшие остановиться на ночевку. Сколько крови прольется, сколько жизней погублено будет! Князь, если и узнает, сил не имеет с чародеем бороться.
Дружинники у него есть, но ночью нежить может оказаться многочисленнее и сильнее. С колдуном злым может и должен бороться другой колдун. Ну, или ученик его. Чернокнижник колдовством силен, но сам человек из плоти, смертен, как и другие. Убить, уничтожить его, и успокоятся вурдалаки в могилах, деревня мирной, неопасной станет. Чернокнижник, с большей долей вероятности, – мельник. С утра навестить надо, посмотреть, каков из себя. Одна проблема – до утра дожить.
Периодически через открытую дверь из сеней в избу Первуша поглядывал на хозяина. Через какое-то время он стал вести себя осмысленно. Перестал раскачиваться и мычать. Еще через время чугунный горшок с головы стянул.
– Кто мне на голову чугунок надел?
– Я. Ты совсем сам не свой сделался.
– Памороки напустил кто-то. Как черная пелена перед глазами встала. Не помню ничего.
– Тогда иди, помогай, если в силах.
Неизвестный чародей, упустив из-за горшка на голове связь с Мышатой, решил, что тот мертв уже или в беспамятство впал. Мышата в сени прошел, за топорик схватился.
– Биться буду, – заявил он.
Топор как оружие в руках нестойкого защитника опасен. Того и гляди Мышата вновь попасть под власть чернокнижника может. И кто знает, не обратит ли топор против Первуши? Первуша старался не поворачиваться к хозяину спиной. Плохо, внимание рассеивалось. Дверь понемногу поддавалась, уже образовалась щель. Кто-то из нежити ухитрился просунуть полусгнившую руку. Мышата взмахнул топором, отсек ее по локоть. Топор вскинул, клич победный издал. Зря! Поторопился. Нежить навалилась, дверь напора не выдержала, развалилась на две половины. А за дверью толпа вурдалаков. Зрелище, особенно в темноте, способное привести в ступор и ужас крепких мужиков. Все упыри напирают молча, издают зловоние от гниющих тел, тянут вперед руки с торчащими костями, пытаясь схватить. Когда-то людьми были, а стали страшилищами, только от вида которых стынет кровь в жилах. Хозяин, сначала потерявший секундочку из-за несказанного удивления, даже шока, стал орудовать топором. Отсеченные руки так и сыпались на землю. Дверной проем узкий, Первуше бы помочь, а рядом не встать, места нет. Да еще хозяин лихо топором орудует, того и гляди Первушу лезвием топора заденет. Первуша в сторону отошел. Не выдержит Мышата в таком темпе долго, устанет. Вот тогда заменить можно. Мышата, приободренный некоторым успехом, шаг вперед сделал. Но просчитался. Сбоку – слева и справа – тут же руки нежитей потянулись. А еще отбиваться надо от тех, кто впереди, перед ним. Понял хозяин – не сдюжит, назад попятился. А в дверном проеме уже нежить путь к отступлению перегородила.
Недолго думая, Первуша подскочил, посохом, аки мечом, голову снес, вторым ударом руку отбил. Мышате удалось отступить, в дверном проеме встать. А Первуша схватил валявшуюся толстую жердь, что раньше дверь подпирала, кинулся к печи. Дверцу распахнул, жердь поглубже в топку сунул. Сухая древесина вспыхнула быстро. Вытащил, вперед выставил как копье, кинулся в сени.
– Отойди! – закричал хозяину.
Тот в сторону отпрянул. А Первуша в нежить горящим бревнышком тычет. Нежить огня боится. Первуша опасался только, как бы искрами избу не подпалить, тогда худо будет, сами в огненной ловушке окажутся. Нежить нападать перестала. Видимо, чернокнижник, руководящий их действиями, появления Первуши в избе Мышаты не предполагал, как и появления «огненного копья». А Первуша жег нежить. Истлевшая одежда загоралась, тогда горящий вурдалак стоял огненным столбом, потом, когда прогорали остатки мышц, валился. На подмогу Первуше из избы Мышата выскочил. Рубил нежить, ногами пинал. А уж во дворе десятка два порубленных и обгоревших вурдалаков. Тлеют, дымом вонючим исходят. Запах – не передать словами. На востоке светлеть начало, небо серым сделалось. Первуша точно знал – днем заклинания чернокнижников силу теряют. Не исчезают, пакостить могут, но уже поднять мертвецов из могил на помощь не получится.
