Дед Шигона увязался было, но Первуша сказал строго:
– Мешать будешь, оставайся в избе.
Первуша сначала велел Зоряне отваром умыться, а когда чугунок опустел, взял ее за руку. Так наговор сильнее действует.
– Подними лицо к луне и стой неподвижно.
Сам стал наговор читать. Лишь бы не помешал кто, не прервал. Но село уже спало, далеко где-то перебрехивались цепные псы. То не помеха. Счел наговор, руку Зоряны отпустил.
– И все? – удивилась девушка.
– Завтра повторим. Луна полная три дня будет, потом на убыль пойдет. А сейчас спать.
Утром дед и Первуша были разбужены истошным визгом. Оба вскочили, кинулись во двор. Зоряна стояла у ведра с водой, смотрелась в него, как в зеркало. Увидев деда и Первушу, Зоряна зажала рот ладошкой.
– Что? Что случилось? – обеспокоился дед.
Он тоже в ведро посмотрел. Чего Зоряна кричала, в него глядючи? Лягушка в воду попала или чего похуже – мавку маленькую из колодца вытащила? Но вода прозрачная, чистая.
– Ты чего людей переполошила?
– М-м… лицо свое не узнала.
– Ну-ка, руку-то отними.
Дед и Первуша на лицо девушки уставились. Первуша сам поражен был полученным результатом. Кожа чистая, ни одного рубца, слева и справа выглядит одинаково. С какой стороны ни посмотришь – красавица!
– Ну? – прошептала Зоряна.
Голос у нее перехватило от волнения.
– Ни дать ни взять – боярская дочка! – восхитился дед.
Зоряна зарделась. Таких слов прежде ей никто не говорил. Шептались вслед, качали головами: не повезло девке – уродина. Первуша так несколько времени в легком шоке был. Надо же, сам не предполагал, что простой наговор так подействует.
Зоряна еще раз над ведром наклонилась, посмотрела на свое отражение. И так голову повернет, и эдак. Не было зеркала в доме. По всей деревне их только два – у купца Нифонта и у дьячка. Хотя ему-то зачем? Не девка красная, чай. Зоряна кинулась к Первуше, обняла крепко, в губы поцеловала жарко. От таких бурных проявлений благодарности Первуша онемел. Шигона кашлянул:
– Ну, будя! Ты соседей испугала своим визгом, а теперь на парня бросилась, бесстыдница! Что соседи скажут?
– А мне теперь все равно, пусть обзавидуются!
Зоряна явно счастлива была, ее распирали чувства.
– Иди в избу, кушать вари, – остудил ее дед. У Зоряны все в руках так и летало, горело. Немного поев, не утерпела:
– Деда, можно я по селу пройдусь?
Шигона на Первушу посмотрел:
– Не сглазят?
– Не получится. Пусть идет, праздник сегодня на ее улице.
– Платок не надевай, ни к чему он теперь, – напутствовал Шигона внучку.
– Отныне платок только в холода надевать стану.
Так и убежала, с улыбкой от уха до уха, в глазах веселье, радость. Дед на лавку уселся.
– Ты прости меня, Первуша!
– Да за что, деда?
– Поначалу испугался – чернокнижник ты.
Чернокнижниками называли черных магов. Все заклятия по иноземным книгам читали, жизненные силы из людей вытягивали, зло творили. Вот и дед, увидев у Первуши две книги, так же подумал.
– Потом решил – обманщик, добром поживиться хочешь, так и добра-то нет. А ты вон, можно сказать, внучке отныне всю жизнь изменил. Эх! Давай медовуху допьем! Повод-то какой!
В кувшине болталось не так много. Шигона разлил по кружкам. Дед пожелал внучке счастья, выпил. Первуша тоже пригубил немного. Дед как-то быстро захмелел.
– Вот скажи на милость, что за книги у тебя?
Дались ему эти книги!
– Библия и молитвослов, – немного соврал Первуша.
– И только? Священные книги. Мог бы читать, не подумал на тебя дурного.
У калитки послышались голоса. Мужчины вышли на крыльцо. Дед ахнул.
За забором – внучка, лицо счастливое, рядом три парубка любезничают. Дед Первушу локтем толкнул:
– Сколь живу, такого не видел. Удачу ты в мой дом привел! За внучку теперь спокоен, мужа себе найдет. А то как же? Вот помер бы, а она сиротой осталась. Без мужа бабе не выжить.
– Шигона, рано тебе помирать, еще правнуков увидишь.
Замуж в деревнях выходили рано, в пятнадцать-шестнадцать лет. Если девушка замуж до двадцати не выходила, считалась переростком, старой девой. И дальше шансов было немного. Парни, заметив, что за ними наблюдает Шигона, быстро ушли. Зоряна прямо порхала, лучилась. М-да, для молоденькой девушки лицо значит много, если не все.
Первуша и доволен своей работой, и огорчен. Он свое дело сделал, завтра уходить надо из гостеприимного, но бедного дома. Лишний рот для деда – нагрузка. Вечером книги – единственную ценность, память о Коляде – в узелок сложил, что Зоряна дала. Лучше за плечами нести, чем за пазухой.
Когда стемнело, стук в комнату раздался. Вышел Шигона посмотреть, кого нелегкая принесла. Вернулся быстро.
– Зоряна, тебя кличут, выйди.
– Кто?
– Сразу не отгадаешь – Матрена.
– Это какая же?
– Да жена Нифонта, купца.
– Ой!
Зоряна выбежала. Шигона недоумевал. Зачем внучка понадобилась Матрене? Никогда она в их избе не была и дороги к хозяйству Шигоны не знала. О чем женщины шушукались – неизвестно, только, вернувшись, Зоряна попросила Первушу выйти. На крыльце, чтобы дед не слышал, прошептала в ухо:
– Купчиха-то о моем исцелении прослышала, прибежала узнать, кто помог. Прости, не удержалась я, на тебя и показала.
– Она что, больная?
– Здоровая, как лошадь. Сынок у нее младший болящий.
Не нанимался Первуша все село пользовать, ему завтра уходить. Но ждет женщина, неудобно, уж выслушать можно, отказать вежливо. Подошел к воротам. Купчиха за калиткой ждет терпеливо. Не привыкла ждать, наемные работники бегом бросаются указания исполнять. А только гордыню смирить пришлось, заезжий знахарь ей не подвластен.
– Добрый вечер, Первуша, – первой поздоровалась купчиха.
Хм, от Зоряны имя узнала уже.
– И тебе доброго здоровья, Матрена.
– Беда у меня. Младшому семь годов всего, да колченогий. Два года как упал неудачно. Подвернул или сломал чего, не ведаю. Отлежался, ходить стал. Мы с мужем успокоились, а у него нога эта расти перестала, левая растет, как положено, а правая такой же осталась. Хромать стал, на улицу выйти стесняется, мальчишки калекой кличут, не играют с ним.
Первуша засомневался в том, что помочь сможет. Наговоров таких Коляда не говорил, хотя не исключено, что знал. Думал учитель – время еще не пришло. А теперь уже не придет никогда. Женщину жалко стало. Даже не столько ее, как мальчугана.
