– Мать купила, – отмахнулась она, прошла в крохотную комнатку и села на продавленный диван. Легла и закинула руки за голову. – Голова кружится.
– Мать не могла купить тебе такое… И отец тоже… Зачем ты врешь мне?
– А тебе не все равно, кто купил? И что ты вообще знаешь о моей жизни?
Она закрыла глаза, словно ленилась даже смотреть на него. Она лежала такая красивая, с разрумянившимися щеками, полураскрытым ртом, нежная, порочная, готовая отдаться ему по первому требованию, как если бы она была на приеме врача, которого нечего стыдиться.
– У тебя еще кто-то есть?
– Нет у меня никого. Отстань…
…Позже она мылась за шкафом, он слышал плеск воды и не мог не воспользоваться тем, что она занята и не видит его, чтобы не залезть в ее сумочку. Удивительное дело, но денег он там не нашел. Ни рубля. Только помаду, носовой платок, ключи, записку с каким-то адресом… Словом, ничего того, что свидетельствовало бы о том, что у нее появились деньги.
Она вышла из-за шкафа неожиданно и тихо. И сильно хлестнула его по голове мокрым полотенцем…
– Вот гад, роешься в моей сумке?!
Она была в ярости, набросилась на него и стала бить кулаками. Легкая, упругая, гибкая и злая, она извивалась на нем, стараясь попасть прямо по лицу, которое он пытался защитить руками.
– Да успокойся ты, ничего ведь не произошло…
– Это моя сумка, понял? Сумка моя, и жизнь тоже моя, и ты не смеешь прикасаться к ней своими грязными лапами… У меня же может быть что-то свое, свое, понимаешь ты или нет? Вы все грязные свиньи!
Он тогда перехватил ее руки и зажал в кольцо своих рук, сдавил ее так, что ей стало трудно дышать.
– Тебя кто-то обидел? Кто? Ты мне только скажи… Откуда у тебя эта новая одежда? Ты не могла ее купить на те деньги, что даю тебе я… Это вовсе и не деньги для такой девочки, как ты… Я понимаю это, я постараюсь придумать что-то, чтобы денег было больше…
– Почему ты думаешь, что у меня только ты? И вообще я тебя скоро брошу. У меня есть парень. Он молодой, сильный, красивый. Только у него еще чернее на душе, чем у тебя… Боюсь я его, а с тобой мне спокойно… Отпусти меня, я же задохнусь…
Он разжал руки, и она со стоном соскользнула на пол, замерла, подтянув колени к подбородку. Увидев на ее щеках слезы, он поднял ее на руки, усадил к себе на колени и принялся качать как ребенка.
– Если бы ты знал, сколько у него денег… – плакала она теперь уже откровенно, навзрыд, словно лишь это и было главным во всей этой душераздирающей сцене. – У него столько денег, что они не помещаются в его портмоне. У него не кошелек, как у моей матери, а портмоне, набитое тысячными купюрами. Он их даже не считает. А почему? Почему ему деньги достаются так легко, ему достаточно просто попросить у отца, а мне приходится спать с тобой, чтобы было на что сходить в ночной клуб, чтобы увидеться с ним…
Ивлентьев почувствовал, как голова у него наливается кровью, как щеки начинают набирать стыдную красноту, как пульсирует в висках, как слабеют колени. Вот так, наверное, и случается удар, подумал он. Услышать такое… Он и без того понимал, что у Оли есть другая жизнь, но старался не задумываться над этим, чтобы не терзаться всякий раз при мысли, что она предлагает себя другим мужчинам. Теперь же она сказала о конкретном парне, который тоже дает деньги, но только большие деньги… И что же ей приходится делать ему, чтобы заработать их?
– Ты любишь его? – спросил он вовсе не то, о чем хотел спросить.
– С ним нельзя, это опасно… Я не понимаю его… Он на даче собирается строить что-то вроде коровников…
– Не понял… Что такое ты говоришь? – Ивлентьев опешил. – Он что, фермер?
– Ты все равно не поймешь… Он отбирает людей, понимаешь? Он говорит, что в нашем обществе много дебилов, от которых надо избавляться. Он хочет что-то взорвать… Я боюсь его…
– Ты спишь с ним?
Сергей Иванович почувствовал, как вдоль позвоночника, змеясь, проползло отвратительное чувство гадливости и застарелого страха, как если бы внутри его вспомнилось нечто, что заставляло его при других обстоятельствах, много раньше этого дня, уже слышать об этом человеке, и этот человек вызывал у него неприязнь. Он даже извлек из своей зрительной памяти неприятный ему образ и тотчас почувствовал прилив тошноты, как если бы он увидел этого человека реально. Образ долговязого светловолосого парня по фамилии Аш настиг его в самый неподходящий момент, когда он был наиболее уязвим, ранен откровенными признаниями своей маленькой пассии, так сильно изменившей его жизнь и теперь причинявшей ему больше страданий, чем наслаждения.
– Никто не спит… И хватит о нем. – Оля мотнула головой и фыркнула совсем по-детски, розовые губы ее нечаянно коснулись щеки ставшего ей ненужным престарелого любовника, и она отпрянула от него, как от заразного.
– Но он дает тебе деньги! – не унимался Ивлентьев, прогоняя наслаивавшиеся в его сознании порнографические картины из возможной общей жизни Оли и Аша.
– Я редко бываю с ним, только на даче… – уставшим голосом проговорила Оля, отмахиваясь от него. – Он пьяный и говорит разные глупости. Я смеюсь, а он – сумасшедший.
– Его зовут Виктор? Так, я угадал? Виктор Аш? – Он все-таки сказал это.
– Ты следишь за мной… – Она ладонью оттолкнула от себя его лицо, как если бы ей было неприятно, что он находится так близко от нее, и на лице ее появилось брезгливое выражение. – Да, это он.
Она достала платок, высморкалась. Вздохнула и сошла с его колен, села напротив, на стул.
– Он же фашист, – сказал Ивлентьев, глядя, как она надевает черные колготки, как вертит в руках, любуясь, новые замшевые ботинки. У нее был уже очень довольный, успокоенный вид маленькой женщины, вдруг снова осознавшей счастье обладания красивыми вещами и все внимание которой сосредотачивалось сейчас на своих стройных ногах, обутых в изящные ботинки.
– Да все понятно… – Она, не поднимая на него глаз, любовно провела своей ладонью по красной клетчатой юбке, облегавшей ее бедра, и приосанилась, выпрямилась и подобралась вся такая гибкая, кокетливая, женственная и вместе с тем по-девчоночьи угловатая, немножко смешная, словно демонстрируя прежде всего себе всю свою красоту и природное изящество. – Об этом всем известно. Но знаешь, что он сам говорит? Вы, говорит, ничего о нас не знаете, так-то вот… У него своя теория. Но я понимаю, что с ним опасно.
– И давно ты с ним?
– Еще со школы, – она поморщилась. – Давай больше не будем о нем, а? Мне все надоело… и вы все надоели… и ты, и он… Но он считает, что я красивая и что мне нельзя носить дешевые вещи, поэтому он сам иногда покупает мне что-то… У него хороший вкус.
– Но, если у тебя есть он, тогда зачем же ты приходишь ко мне?
– Могу и не приходить, – неожиданно зло ответила она. – И больше не приду.
Она вскочила, набросила куртку, схватила сумку и направилась к выходу. Она знала, что он последует за ней, знала, а потому задержалась в коридорчике, разделявшем комнату от входной двери, дождалась, когда он схватит ее за руку.
