Она влезла в домашний велюровый комбинезон, который ее вдруг так нежно согрел, просто приласкал. Да, хорошая вещь – тюрьма. Начинаешь замечать, что без нее у тебя есть приятные моменты. Людмила спокойно вошла в кухню, спокойно приготовила себе плотный завтрак: омлет, тосты, кофе с молоком. Даже взбила себе в комбайне творог со сметаной, медом и сливочным маслом. Вкусно, глюкоза для мозга, кальций для костей, калории для мышц… Не спеша помыла посуду. Надела джинсы, свитер, массивные и на самом деле очень удобные ботинки, в которых хорошо везде: и в горах, и на льду, и в грязи. В прихожей какое-то время выбирала одну из довольно большого количества спортивных курток. Потом захлопнула шкаф. Ей куртка не понадобится.
Она вышла из дома, села в машину и уверенно поехала туда, к ней, куда вроде бы и не собиралась ехать.
Москва местами уже весенняя – грязь и лужи, здесь, в деревне, в которую приехала Людмила, – совсем зима. Сугробы, засыпанные снегом дворы, березы даже не белые, они выбеленные, сияющие своей беззащитностью, протягивающие в мольбе к синему небу тонкие, ломкие ветки-руки… Людмила остановила машину у одного дома, который вообще не был похож на жилой. Даже занавесок на окнах не было, никаких построек во дворе, ни скамеек, ни веревок для белья, как в других дворах, тут не имелось.
Людмила легко открыла калитку шаткого забора: сверху сняла крючок, на который эта «крепость» закрывалась. Шла по нечищеной и сегодня даже не протоптанной дорожке. Но ОНА была дома. На перилах узенькой и тоже заснеженной террасы висело атласное пуховое одеяло. Такой бзик у этой неряхи. Каждое утро вывешивает проветривать свое пуховое одеяло. То ли считает его особой ценностью, то ли просто никогда не моется. Сама задыхается под ним. Второе вернее.
Дверь в дом тоже на хлипком крючке, Люда просто вышибла ее ногой. Второй крючок – это лишнее. ОНА стояла в узком коридоре на нечистом деревянном полу толстыми босыми ногами в одном из своих ситцевых цветастых платьев. Где она их берет?.. Людмила никогда таких не видела в продаже.
– Люд, ты, что ль? – оторопело спросила ОНА.
– Есть сомнения? – уточнила Людмила. – Это хорошо: богатой буду.
Она собрала в кулак ворот пестрого платья и притянула хозяйку к себе.
– Рая, так где ты похоронила Виту? Нет, не в таком порядке. Как ты ее убила, расскажи. А потом мы поедем туда, где ты ее похоронила. На то кладбище, где тебе нарисовали бумажку, не собиралась я ездить. Закрыла этот вопрос. Но, Рая, не похоронила ты там Виту. Нет ее там на самом деле ни в каких настоящих документах.
Толстое лицо Раи с красными прожилками стало багровым, глазки таращились от ужаса и удушья.
– Пусти, Люда. Я не могу говорить.
– Говори. – Людмила отпустила ее.
– Вот если честно, скажу как на духу. Не знаю, что на тебя нашло. Что ты на меня наехала так? Столько времени прошло! Что уже там осталось от твоей Виты?.. Ты сказала, чтобы я это сделала. Я сделала. Там не там – какая разница? Ты же сказала, что тебе все равно. Ты не поедешь смотреть.
– Где?
– Да я забыла уже, Люда. Куда-то меня отвезли. Ты ж понимаешь, светиться мне сильно не надо было. Где зарыли, там зарыли. Какую бумажку дали, такую дали.
– Как ты это сделала?
– Да одеялом своим…
Людмила аккуратно взяла Раису за плечи, прислонила к стене. И точно, безошибочно, сознательно и беспощадно стала уничтожать ее толстое лицо железными кулаками. Коленом она не давала женщине сползти на пол, пока не закончила эту работу. Лицо превратилось в кровавый блин – без глаз, носа, рта, зубов… Потом она дала ей упасть. И массивные ботинки месили это рыхлое тело, пока Людмиле не показалось, что у нее под ботинками жидкая грязь… Примерно так это и выглядело.
Закончив свое дело, Людмила вошла в кухню, подняла по очереди ноги в раковину, вымыла ботинки. Затем тщательно помыла руки. Переступила в коридоре через то, что было Раисой, и вышла на террасу. Масса на полу за ее спиной хлюпала и хрипела. Людмила постояла на террасе, выравнивая дыхание, посмотрела на алое пуховое одеяло. Взяла его, вернулась и набросила на Раису.
– Одеялом, говоришь?
Люда расхохоталась. Хохотала и хохотала, пока ей не показалось, что у нее лопаются глаза, пока уши не зазвенели, оглохли, а затем услышали то, чего нет. Детский плач, детский зевок, детское чмоканье у груди. И вдруг согнулась от резкой боли внизу живота. Кажется, по ногам потекла то ли кровь, то ли воды, как тогда… Господи, она же сошла с ума. Ей кажется, что она рожает Виту опять… Людмила упала в лужу Раиной крови. Ох, сколько в этой корове кровищи. Море… Хватит, чтобы утонуть обеим.
Глава 9
У Ани все получилось. Той ночью, когда Артем сам ее вызвал, она не спала, когда он уснул. Она думала. Так напряженно, что голова разболелась. Задача была тяжелая: как здесь остаться. Хоть на пару дней. Создать прецедент, как говорят умные люди. Один раз пара дней, другой раз – неделя. А там, глядишь, Артем привыкнет, что она здесь. Когда разболелась голова, пришло и решение. Она вспомнила, как в детстве обманывала маму и прогуливала школу. Жаловалась на высокую температуру, перед этим прикладывала грелку ко лбу и раздирала нос и глаза жестким полотенцем. После чего насморк действительно начинался, от безысходности, что ли, чтобы хуже с носом не поступили. Мама озабоченно бежала к аптечке за градусником, заваривала крепкий чай с лимоном, ставила кружку на тумбочку, сама она ни на секунду не могла зафиксироваться, столько дел везде. Дальше – вопрос техники. Градусник к грелке или в чай. Если зашкалит за сорок, надо сбить, а то «Скорую» вызовет. Тридцать восемь с копейками – самое оно, чтобы тебя не пустили в школу и оставили досыпать.
В аптечке Артема градусника не оказалось. Здоровый он, наверное, никогда не болел. Там и из лекарств – только бинты да йод. Да что он, лечиться сам будет, даже если заболеет… Свистнет, прибегут придворные врачи, наверное. К Ане он никого не вызовет точно. Он не хочет, чтобы ее видели в его доме слишком часто, постоянно – исключено. Ну нет градусника, тем лучше. Нос и глаза она натерла до цвета свеклы. Не за красоту он ее… как бы выразиться цензурно. Лучше не выражаться, а то самой обидно станет. Проехать. Она лежала и смотрела, как он начинает просыпаться. Это интересно. Вот спит человек, глубокое, ровное дыхание, крепко закрыты глаза, вдруг глаза открываются – и сна, что называется, ни в одном из них. Взгляд сразу серьезный, проницательный, жесткий. Тут она достала его же большой носовой платок, который заранее принесла из шкафа в ванной, и стала сморкаться, чихать и даже издавать сдавленные звуки, как будто дышать не дают воспаленные миндалины. Когда-то у нее так было, она знает, как выглядит. Но миндалины удалили еще в школе. А навык остался.
– Что с тобой? – безразлично спросил он. – Простудилась, что ли.
– Не то слово, – натурально прохрипела Аня. – Дышать нечем: нос заложен, а горло… У меня эти, миндалины.
– Надо же. Вечером была совершенно здоровой. Но бывает, конечно. Инфекция, инкубационный период. У меня лекарств нет, к сожалению. Приедешь домой, закажи что-то по интернету. Есть такие препараты, которые тремя таблетками все снимут.
