— Проклятый свей... — пробормотал венед. — Неужели больше нечего выпить?
В дверь тихонько постучали. Олаф напрягся, но остался неподвижен.
— Кто там еще? — венед поднялся и открыл дверь.
— Чего тебе? — спросил он у кого-то, хорошо ему знакомого. — А... — и, захрипев, повалился, пронзенный мечом.
В душе Олаф поблагодарил Одина, что не его рука сразила венеда. Он поднялся на ноги и застыл как вкопанный. На пороге с обнаженным мечом стоял отнюдь не Ульберт, а псарь, когда-то избитый им.
— Ну что, норманн, пришел мой черед поквитаться! — псарь ухмыльнулся и вошел в комнату, а следом за ним вошел второй — здоровенный молодой парень, один из княжеских слуг. В его руке был дровяной топор. Но в данном случае выбор оружия был правомерен. В тесной комнатке секирой не очень-то размахнешься.
Было это лет десять назад. Двое пьяных дружинников подошли к сумасшедшему пареньку, достали мечи и, смеясь, начали куражиться над ним. А сумасшедший тоже смеялся, показывал на меч и зачем-то подносил руку ко рту, что-то его забавляло. Наконец, все это наскучило дружинникам, и один из них проткнул паренька мечом. Тот вначале будто ничего не понял. Стоял и смотрел, как из раны течет кровь. Он еще улыбался, когда второй воин отрубил ему голову с короткого замаха...
Сейчас норманн казался псарю таким же сумасшедшим, не ведающим своего будущего.
— Эй, ты, на колени! — приказал он, но сразу заметил, что Олаф его не понимает или не хочет понять. — На колени, норманн! — псарь побелел лицом, нервно сжав меч. Ему хотелось унизить северянина перед смертью, увидеть, как он скулит, умоляя о пощаде. Но ничего этого не произошло.
— Он же не знает нашего языка, — вмешался второй венед, державший наготове топор. — Давай кончать его!
— Сейчас... — Псарь двинулся к Олафу, предвкушая тайную радость от зрелища смерти врага.
Он хотел представить все дело так, будто норманн и его страж повздорили и в схватке смертельно ранили друг друга. Старик мог умереть от пустячной раны, а норманн? Кому здесь нужен норманн? Когда псарь узнал, что норманна хотели выпустить к медведю, он понял, что жизнь викинга уже ничего не стоит. Однако все же следовало быть осторожным. Князь любил менять решения, и никто не мог наверняка сказать, что ему взбредет в голову завтра. Поэтому псарь был готов к любым неожиданностям. Но кое-что он не учел.
Подняв меч, псарь чуть промедлил: поведение норманна его настораживало, но, отбросив сомнения, все же сделал пару шагов вперед. И тут Олаф мгновенно преобразился. Схватив скамью, он стремительным движением, действуя скамьей словно копьем, ударил псаря в голову. Все произошло настолько быстро, что венед не успел среагировать и рухнул на пол с окровавленным лицом. Олаф сломал ему нос и выбил несколько передних зубов. Второй венед удивленно вскинул брови и поднял топор. Теперь от его сноровки зависела жизнь и его самого, и раненого псаря. Он угрожающе махнул топором, но уверенности в его движениях не было. Парень понял, что противник опасен, и самое лучшее в его положении — побыстрей скрыться. Олаф ждал с презрительной усмешкой. Венед снова поднял топор, собираясь пугнуть норманна, чтобы затем выскользнуть за дверь, но вдруг открыл рот, напоминая рыбу, выброшенную на берег. Еще мгновение — и из уголка его рта потекла алая струйка крови. Парень молча упал лицом вниз, рядом с телом оглушенного псаря.
Олаф бросил взгляд в сторону двери. На пороге стоял Ульберт с окровавленным мечом.
— Кажется, я вовремя.
В этот момент псарь пришел в себя и пошевелился с легким стоном.
—Добей его. — Ульберт шагнул ко второму, проверяя, мертв ли он?
Олаф взял меч из ослабевшей руки псаря и одним ударом разрубил ему шейные позвонки.
—Одень его башмаки, — сказал свей, показывая на ноги одного из мертвецов. — В твоих далеко не уйти.
Пока Олаф переобувался, свей ждал в коридоре. Выходя из комнаты, сын Айнстейна кроме меча прихватил и нож, принадлежавший его длинноусому стражу.
— Теперь куда?
—Туда, — Ульберт кивнул в глубину коридора, освещенного светом факелов.
— Подожди... — Олаф раздумывал. — Есть у меня дело.
— Какое еще дело? — раздраженно бросил Ульберт. — Надо спешить!
— Успеем.
Впервые за все время, проведенное в замке, Олаф вновь держал в руках оружие, и сладостное ощущение обретенной силы, знакомое любому воину, как и прежде, волновало душу. Если он погибнет, то погибнет как викинг, с мечом в руке. И если Вальхалла действительно существует — он попадет туда, где его ждет встреча с Хафтуром и... отцом?
— Быстрей! — поторопил Ульберт, увлекая его в лабиринт коридоров замка. — Я буду ждать тебя здесь.
Свей угадал намерения своего нового товарища, но помешать не посмел. Пока они шли, у Олафа появилось странное чувство, будто замок опустел. Он то и дело озирался, готовясь к бою с дружинниками, но их так никто и не потревожил.
— Не бойся, — усмехнулся свей, заметив его волнение. — Сюда никто не придет. Можешь быть спокоен.
Эти слова еще больше удивили Олафа, но он не подал вида. Откуда ему было знать что он — лишь жало заговора, в котором была решена участь и князя, и его самого вместе с Ульбертом?..
Блуждая по коридорам, Олаф угадывал путь по еле уловимым приметам. Вот и проход. А дальше — дверь. Интересно, там ли она?.. Когда он вошел, Ягмира сидела на кровати и расчесывала гребнем свои длинные густые волосы. Оглянувшись на звук, она слегка оторопела, но быстро пришла в себя.
— Это ты, норманн? Я не ждала тебя сегодня. Тебе лучше уйти.
Не отвечая, Олаф подошел и уставился на костяной гребень в ее руке. Тот самый?..
— Куда ты смотришь? — своим женским чутьем Ягмира чувствовала: что-то не так.
— Этот гребень, — сказал викинг и почти грубо выхватил его. — Хороший гребень, да, Ягмира?
— Ты делаешь мне больно, я позову стражников. Эй, кто там?
— Там никого нет, — он понял, что она сказала, и продолжил: — Из моих костей ты собиралась сделать себе такой же? Или лучше?
— Варвар, убирайся! — встревоженная Ягмира не понимала, чего он хочет, но сознавала опасность. Этот человек мог даже убить ее. Неужели он все знает?
— Тебя следовало убить. Да, убить! Но я не воюю с женщинами, мерзкое создание, исчадие Хель! Я просто проучу тебя!
С этими словами он схватил женщину и резкими движениями разорвал на ней платье. Обнаженная испуганная Ягмира закричала в ужасе, но ее никто не слышал. Олаф принялся избивать предательницу сложенной вчетверо тесьмой, висевшей у изголовья кровати. Ягмира металась как раненая волчица, но викинг был намного сильнее. Связав ей руки, он бросил ее на пол, засунув в рот платок. Избитая, униженная Ягмира выла от боли и ненависти. Олаф вышел, бросив напоследок взгляд, полный презрения...
