– Спасибо, мама, – улыбнулся он. – Ну что ты не спишь?
Ольга залюбовалась сыном. В свои семнадцать лет он стал так похож на ее покойного отца, что при взгляде на него она порою чувствовала себя маленькой девочкой.
– Тебя жду, – ответила Ольга.
– Извини, – весело сказал Андрей. – С Наташкой загулялся!
Сын уплетал картошку с мясом, а Ольга сидела напротив за столом и смотрела на него.
– Андрюша, ты уже точно решил? – вдруг спросила она.
– Насчет Наташки? Точно, – кивнул он. – Я ее люблю. Училище окончу и женюсь. Если дождется, конечно.
– Нет, не про Наташу, а про училище – точно? – переспросила Ольга. – Ты уверен, что хочешь быть военным?
– Уверен, ма, уверен, – кивнул Андрей. – Только еще не знаю, летчиком или подводником. Ну, до выпускного время еще есть. А что? – спросил он, заметив мамину задумчивость.
– Не знаю, Андрюша. – Она покачала головой. – Только вот мне почему-то тревожно, и именно в связи с твоим выбором. Летчиком или подводником…
Андрей уснул мгновенно, только коснулся щекой подушки. Да и Ольга наконец задремала, хотя подспудная тревога не оставляла ее, несмотря на то, что сын был уже дома.
Странные видения проносились у нее перед глазами: темная тень опускалась на дно моря, и от этой тени непонятным образом исходил глухой, едва слышный стук… Потом тень сделалась человеческим лицом, и там, в своем сне, Ольга поняла, что это лицо Вангелии… Ее глаза не были слепы – они были широко открыты, и в них стояла такая скорбь, которую невозможно было выдержать…
Ольга вскрикнула и села на кровати. Раннее летнее солнце просвечивало занавески, лучи его скользили по одеялу… Безмятежность и покой, казалось, насквозь пронизывали дом Незнамовых, его бревенчатые стены.
Но покоя не было в Ольгиной душе.
Алексей сразу же проснулся от ее вскрика.
– Ты что, Оля? – он посмотрел на часы. – Поспи, рано еще.
– Алеша, мне надо поехать в Болгарию, – проговорила она.
– Зачем?
– К Ванге.
Муж помолчал, потом сказал с сочувствием:
– Оля, я понимаю. Детство, юность, подруга… Конечно, ты о ней скучаешь. Но лучше не рисковать. С твоей Ванги, я уверен, глаз не спускают. Таких людей КГБ контролирует, и не только КГБ, может.
– Алеша, я тоже это понимаю, – кивнула Ольга. – Но я должна ее увидеть. Ну, потому что… Сама не могу объяснить. Но это очень важно, я чувствую. Если бы путевку достать! – вздохнула она. – Хотя какая у нас здесь путевка… Тем более мы не в колхозе работаем, а в больнице.
Алексей внимательно посмотрел на жену.
– Ты поедешь, Оля, – сказал он.
Глаза Вангелии – зрячие, каких никогда не могла она видеть у подруги, – снова явились перед Ольгиным мысленным взглядом. Что было в этих глазах? Она не понимала.
Глава 17
– К сожалению, мне нечем вас обнадежить, – сказал врач. – Положение вашего мужа… – Он запнулся и договорил после паузы: – Очень тяжелое.
Ванга стояла в коридоре, дожидаясь, когда в палате, где лежал Митко, закончится консилиум. Вот, закончился…
– Митко умрет, – без вопросительной интонации произнесла она.
Врач помедлил, но все же ответил:
– У него цирроз печени. Давно он злоупотребляет алкоголем?
– В войну пить стал.
– Да… – вздохнул врач. – Почти двадцать лет. Удивляться не приходится.
Ничего больше не говоря, Ванга вошла в палату. Села на кровать, взяла Митко за руку. Он приоткрыл глаза, и на губах его мелькнула то ли улыбка, то ли гримаса страдания.
– Я здесь, Митко, – сказала Ванга. – С тобой.
– Ванга… – чуть слышно произнес он. – Загубил я свою жизнь. Сам загубил.
И снова впал в забытье.
Врач тихо вошел в палату, остановился у кровати и шепотом сказал:
– Ему недолго осталось.
– Знаю. – Ванга встала. – Смерть близко. Домой его заберу.
Дома Митко почувствовал себя лучше. Во всяком случае, он смог поговорить с женой, которая не отходила от него ни на минуту.
– Прости меня, Ванга, – сказал он. – Плохим я тебе мужем был.
– Не думай об этом, Митко.
Ванга погладила его руку. Мозоли у него на ладони стали почти неощутимыми – как будто растворялись сейчас вместе с его жизнью.
– Зачем я пил? – с горестным недоумением проговорил Митко. – Свою жизнь загубил и твою горем залил… Прости.
– Ты прости меня. – В голосе Ванги слышалась не просто горечь, а страшное, неизбывное горе. – Это я тебя краем задела. Не хотела. А ничего не поделаешь.
Митко закрыл глаза. Ванга опустилась на колени и стала молиться, держа мужа за руку. Рука Митко задрожала в агонии, потом обмякла… Ванга вдруг легла на пол рядом с его кроватью и… уснула.
Димитра Гущерова хоронили на третий день после смерти, как положено по христианскому обычаю. Односельчане один за другим подходили прощаться с ним. В комнате у гроба сидела заплаканная Любка, мрачно смотрел в пол брат Томе…
– А Вангелия где? – негромко спросил у Любки односельчанин. – Почему ее нету?
– Не спрашивай, – ответила та.
Ванга спала у кровати, на которой умер ее муж. Она лежала на полу не шевелясь – точно так, как легла в минуту смерти Митко. Когда гроб выносили из дому, когда несли к кладбищу, никто уже не спрашивал, где же вдова. Ее отсутствие на похоронах выглядело так странно и мрачно, что люди боялись спрашивать об этом…
Но едва ли не более странным оказалось ее появление – Ванга пришла на кладбище ровно в то мгновение, когда гроб опускали в могилу.
– Постойте! – воскликнула Любка, увидев идущую к могиле сестру. – Простись с Митко, Ванга!
– Я с ним простилась, – ответила та. – Проводила его, куда ему было назначено. До самого места проводила, которое ему отведено.
Молчание, повисшее над могилой, полно было и величия, и общего страха.
На следующий день люди все-таки собрались во дворе Вангелии. В толпе стоял тихий гул, слышались голоса:
– Не будет сегодня принимать… Не сможет… Да и кто бы смог?
То же самое сказала и Любка, выйдя на крыльцо:
– Не будет Ванга сегодня принимать. Не может она – мужа вчера похоронила.
Люди стояли в молчании. Некоторые начали расходиться. И вдруг на крыльце показалась Ванга. Она была вся в черном, лицо ее скорбно застыло.
– Ванга! – воскликнула Любка. – Ну зачем ты вышла?
– Я приму всех, – сказала та.
«Все-таки люди страшные эгоисты, – подумала Любка. – Хоть бы один сказал: не надо сегодня никого принимать, Ванга, отдохни, побудь одна!»
