– Им не до меня было. У них тяжелая жизнь.
– А у тебя легкая? – воскликнул Димитр. – Не до тебя им было… Как батрачка понадобилась, так сразу вспомнили! Ванга… – с горечью произнес он. – Я же тебя люблю. За что ты делаешь меня несчастным?
И тут мертвый ее голос наконец ожил – брызнул множеством горестных осколков.
– Перестань, Димитр! – вскрикнула Ванга. – Не рви мне душу!
– Ты мою душу насмерть разорвала! – закричал он в ответ.
Хлопнула дверь. Звоном отозвались фортепианные струны. Страшная, пронзительная это была музыка…
По лицу Ванги текли слезы.
– Никогда больше… Никогда! – произнесла она.
И захлопнула крышку пианино.
Воспитанники Дома слепых сгрудились у крыльца, рядом с которым стояла телега. Девочки плакали.
– Вангелия, ну зачем ты уезжаешь? – всхлипнула было одна из них.
– Замолчи! – оборвала ее другая. – Ванге и без тебя тошно.
Димитра среди учеников не было. Он с самого утра ушел в парк, и никто не решился его окликнуть.
– Вспоминай нас, Вангелия, – сказала директриса. – Надеюсь, это будут добрые воспоминания.
– Добрые, госпожа Стоянова, – кивнула Ванга. – Спасибо вам.
Лицо у нее было бледное, но спокойное.
Директриса велела вознице:
– Ну, поезжай. Долгие проводы – лишние слезы.
А про себя подумала: «Какие там слезы! Она спокойна и темна, как земля. И как нам понять этих людей?»
Ванга села на телегу. Скрипнули колеса. Ольга пошла рядом. Она шла молча, и только за воротами не выдержала, воскликнула:
– Как мог твой отец так с тобой поступить?!
– Ему ничего другого не оставалось, – бесстрастно проговорила Ванга.
В отличие от ее голоса, голос Ольги звучал горячо:
– Никто не вправе требовать от другого, чтобы он принес себя в жертву. Никто! Можно жертвовать своей жизнью, но не чужой.
Ванга тронула возницу за плечо. Телега приостановилась. Ванга спустилась на землю, обняла Ольгу.
– Ты хорошая, – шепнула она ей на ухо. – Чистый человек.
– Ванга, милая, ты не должна приносить себя в жертву семье! – так же горячо повторила Ольга. – Если о себе не хочешь подумать, то хоть Димитра пожалей. Он в тень превратился от горя.
– О Димитре есть кому позаботиться, – ответила Ванга. – А о малых моих – некому.
– О господи! – в сердцах воскликнула Ольга. – Крестьянская логика!
– Я крестьянка и есть, – невесело улыбнулась Ванга. – Поманила меня чужая судьба. Да, видно, зря.
– Хочешь, я поеду с тобой, поговорю с твоим отцом? – предложила Ольга.
– Нет, – отрезала Ванга.
– Я сумею сказать, чтобы он понял! – Ольга с надеждой вглядывалась в лицо Ванги. Пока не поняла по каменному его выражению, что надежда тщетна. – Да как же можно вот так, походя, распорядиться чужой жизнью?! – в отчаянии воскликнула она тогда.
– Не плачь, Ольга, – сказала Ванга. – Видно, для себя мне не жить. Такая судьба, ничего не поделаешь.
– Ванга, послушай меня, – предприняла последнюю попытку Ольга. – Может быть, судьба действительно существует. Может быть. Но ведь мы ее не знаем! У человека всегда есть выбор.
– Я выбрала. – И вдруг окаменевшее лицо Ванги просветлело. – Я тебя никогда не забуду, Ольга, – сказала она. – Всегда буду тебя видеть.
– Видеть? – удивилась та.
– Видеть, – повторила Ванга. – Где бы ты ни была, что бы ни делала. Прощай.
Она снова обняла Ольгу, крепко и коротко.
Ольга не пошла дальше за телегой. Молча смотрела она, как Ванга исчезает, словно растворяется вдалеке.
Когда телега остановилась у плетня дома Сурчевых, Панде был во дворе.
– Приехала, – сказал он, увидев дочь.
Ванга сняла с телеги большой фанерный чемодан со своими вещами.
– Оставь, – сказал Панде. – Я в дом занесу.
– Я сама, – ответила Ванга. – Здравствуй, папа.
– Как ты сама занесешь? Забыла уже, как у нас тут и что.
– Все помню.
В доме – нищей глиняной хатенке – все и в самом деле было по-прежнему. Только Васил и Томе из маленьких мальчишек сделались подростками да жалась к ним трехлетняя Любка – худенькая, растрепанная, с замурзанным личиком.
Из всех ребят узнал сестру только Васил.
– Ванга! Ванга вернулась! – радостно воскликнул он. И толкнул брата: – Это ж наша Вангелия!
– А откуда она взялась? – глядя исподлобья, спросил Томе.
Отец с порога хмуро наблюдал за своими детьми. Как-то они уживутся? Ну, как-нибудь. Что об этом думать? Вина покалывала его сердце больно и остро. Он изо всех сил гнал от себя эту вину, но она не исчезала, как он ни старался. Видно, до конца теперь придется с этим жить.
– Отдохни с дороги, – бросил он Ванге. – Потом сваришь чего-нибудь. Мука на мамалыгу еще осталась.
– А ты куда? – спросила она.
– К Георгию Стоянову нанялся. Пастухом. Помнишь Стоянова? Ну, сама тут… Васил тебе все покажет. Приладишься.
Отец пошел к двери.
– Я тебя провожу, – сказала Ванга.
Выходя из дому, она споткнулась о порожек.
– Забыла про него? – заметил отец. – Скоро вспомнишь. У нас тут все по-прежнему: добра не нажили, скотины нету. Молоко у соседки будешь брать, у Миланы. Я ей вперед заплатил. Проживете как-нибудь. Мука есть, – снова напомнил он.
– Я покажу, где мука! – с готовностью воскликнул Васил.
– Справишься, – отец коротко и неловко коснулся плеча Ванги. – Научили же тебя чему ни на есть… в Доме этом твоем.
– Научили.
В голосе Ванги прозвучало уныние. Но предаваться ему было некогда. Любка подошла к сестре, подергала за подол.
– Есть дай… Дай!.. – сказала она и тут же заплакала.
Ванга наклонилась, взяла Любку на руки. Отец вышел со двора. Васил смотрел на Вангу с надеждой, Томе – понуро.
– Что ж, – сказала она, – будем жить. Раньше смерти не уйдешь. Принеси муки, Васил. Поесть надо.
Глава 17
– И забрал тогда королевич с собой свою любимую королевну, и увез ее за синие горы, и стали они жить долго и счастливо…
Томе приподнялся на топчане, на котором спал вместе с Василом, и сонно пробормотал:
– Королевичей на свете не бывает…
– Бывают, бывают, – покачала головой Ванга. – Ну, спите.
Она ушла к себе за занавеску. Любка разметалась на их общем топчане так, что Ванге пришлось подвинуть ее к стене, чтобы улечься. Сама она так устала за день, сплошь заполненный разнообразной работой – ходила на луг за щавелем, стирала, варила детям обед, что уснула мгновенно и…
