Эта точка зрения на события в Тулоне была принята в советской историографии как единственно возможная и повторялась из публикации в публикацию, вплоть до недавнего времени. При этом авторы использовали только те факты, которые подтверждали версию с офицерами-провокаторами, отбрасывая все, что в нее не укладывалось.
В работе С. Ф. Найды «Революционное движение в царском флоте» утверждается, что главным организатором провокаций на «Аскольде» был инженер-механик Петерсен, а его сообщниками — лейтенант Ландсберг и старший офицер Быстроумов. «Это были как раз те офицеры, которые прославились своей жестокостью и которых не любили не только нижние чины, но даже в офицерской среде». В статье «Из истории революционного движения на крейсере «Аскольд»» говорится, что непосредственными организаторами провокационного взрыва стали старший офицер Быстроумов, инженер-механик Петерсен и кондуктор Мухин. Увы, никаких доказательств этому приведено не было.
Ряд историков, и в том числе профессор Тарасов, в свое время обращали внимание на тот факт, что взрыв был организован настолько неумело или, наоборот, умело, что никакого взрыва произойти просто-напросто не могло. Помимо этого префект Тулона вице-адмирал Руйс в беседе с вновь назначенным командиром «Аскольда» капитаном 1-го ранга Кетлинским однозначно заявил следующее; «…Позвольте высказать вам откровенно свое мнение во всей этой истории вина падает исключительно на офицеров!»
Раньше эту фразу тоже комментировали как косвенное подтверждение причастности офицеров к взрыву. Однако такое утверждение, прямо скажем, натянуто. Кетлинскому вице-адмирал Руис говорил вовсе не о том, что офицеры сами собирались взорвать собственный корабль, а о том, что к данному происшествию привела низкая организация порядка на корабле, за которую ответственны именно офицеры.
В. Л. Крестьянинов и С. В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд»» пишут: «Суть этих (матросских. — Авт.) обвинений заключалась в следующем: офицеры крейсера умышленно затягивали ремонт, используя стоянку в Тулоне для отдыха и развлечений. После ремонта должного улучшения ни в одном механизме не наблюдалось, и крейсер был умышленно выведен из строя». Обвинения достаточно странные. Можно подумать, все матросы как один рвались в бой и проклинали своих офицеров за трусость. События 1917 года в Моонзунде показали, к сожалению, обратное. Именно офицеры в бою вдохновили оробевших и уговаривали сомневающихся. Неужели на «Аскольде» собрали со всего флота худших из них? Наоборот! Крейсер «Аскольд» представлял российский флот, сражаясь вместе с союзниками, и руководство Морского министерства России стремилось укомплектовать его лучшими представителями морского офицерского корпуса.
В 1917 году переведенные на Балтийский флот матросы «Аскольда» в своем коллективном письме с требованием расследования тулонских событий прямо утверждали, что попытка взрыва была инсценирована реакционными офицерами с целью найти повод для расправы над матросами. В письме приводились и косвенные аргументы Так, например, незадолго до взрыва в погреб якобы спускался старший офицер корабля с лично преданным ему унтер-офицером, причем именно они оба после взрыва первыми и оказались у погреба При этом старший офицер даже не объявил пожарной тревоги, чтобы спасти спящую команду. Здесь тоже не все так просто. То, что старший офицер капитан 2-го ранга Быстродумов осматривал в ремонте артиллерийский погреб с заведующим этим погребом унтер-офицером, это его прямая обязанность. Старший офицер в российском флоте, согласно корабельному уставу, вообще был обязан ежедневно обходить все основные помещения корабля. Артиллерийский погреб, разумеется, обязательно в перечень этих помещений входит. То, что старший офицер прибежал в числе первых, так, потому, что его первым и разбудили. Вполне естественно, что с ним прибежал и заведующий носовым артпогребом унтер-офицер. Почему Быстроумов не объявил аварийной тревоги? Тут тоже есть объяснение. Старший офицер, оценив обстановку и лично спустившись в задымленный погреб (откуда его, почти задохнувшегося от дыма, вытащили наверх), принял решение не будоражить и так издерганную команду, разобраться со всем самому, а остальное оставить на утро.
Как считают приверженцы данной версии, несколько подозрительно велось и само расследование (самое первое). Срочно были схвачены восемь человек, имевших хоть какое-то отношение к погребам. Четвертых из них вскоре отпустили, а остальных изолировали от команды. Одновременно на корабле были арестованы и списаны в штрафные части более сотни матросов, то есть почти каждый пятый, якобы так или иначе причастный к преступлению. Разумеется, что сотня матросов, готовящая взрыв самих себя, — это полнейший абсурд.
Ко времени попытки взрыва определенная часть команды уже имела достаточно тесные связи с революционерами различного пошиба. Из Парижа в Тулон специально для встречи с аскольдовцами наведывалась известная эсерка Кресовская, не только знакомившая матросов с последними политическими новостями, но и проводившая определенную организационную работу по созданию эсеровской ячейки на крейсере. О встречах матросов с Крестовской командованию корабля было кое-что известно от осведомителей. Командир принимал определенные меры для изоляции команды. Однако полностью помешать общению с эсеркой-эмигранткой он так и не смог. Есть мнение, что, помня урок «Потемкина», капитан 1-го ранга Иванов мог решиться на столь крайнюю меру, как инсценировка взрыва своего корабля. Это якобы стало известно морскому министру, потому что вскоре Иванов был заменен на Кетлинского. Новый командир, будучи человеком далеко не глупым, сразу вник в обстановку и, чтобы «не раздувать угли», ускорил приведение приговора над осужденными к смертной казни в исполнение.
Помимо конфирмации приговора, Кетлинский поспешил списать с крейсера и тех офицеров, которые, по его мнению, были каким-то образом причастны к событиям, связанным с подготовкой взрыва. Достаточно любопытное свидетельство обстановки на «Аскольде» оставил бывший политэмигрант, а впоследствии известный советский дипломат ИМ. Майский. В начале 1917 года «Аскольд» был направлен в Мурманск, где в то время организовывалась Северная флотилия. По пути крейсер зашел в Англию, где его и застало известие о Февральской революции в России. Немедленно на борту крейсера объявился и революционер Майский. Вот что он писал впоследствии в своих мемуарах: «…Было страшное озлобление среди команды против командира крейсера и старших офицеров; атмосфера накалилась… Три дня, проведенные на «Аскольде», остались в моей памяти как почти непрерывный митинг… Я оказался в положении оракула и должен был отвечать на все и всяческие вопросы… Больше всего экипаж волновало: как быть с офицерами? На собрании, где обсуждался этот вопрос, кипели такие страсти, что можно было опасаться самых крайних мер. Для меня было ясно, что, если бы дело дошло до этого, команда была схвачена английскими властями, а крейсер реквизирован или потоплен британскими военными судами или береговыми батареями. Поэтому я рекомендовал экипажу проявить благоразумие, идти возможно быстро в Мурманск и сохранить, таким образом, крейсер для русской революции».
С приходом «Аскольда» в Мурманск с корабля тотчас таинственно исчезли последние свидетели (или участники) «дела о взрыве» — матрос Княжев и тот самый «лично преданный командиру» унтер-офицер Труш. Затем был убит и Кетлинский, к обстоятельствам убийства которого, мы еще вернемся. Круг, как говорится, замкнулся.
