Был он тощий, неопрятный, седой, жил в запущенной халупе на краю оврага, но его боялись, к нему ходили, ему несли деньги, а если не было денег, без колебаний позволяли ему все – такова была сила магии. Несколько раз ревнивые мужики устраивали ему темную в овраге, но делали это так, чтобы он их ни за что не узнал: они его тоже побаивались.
Все в городе были удивлены, узнав, что Савва вдруг взял да и переехал к Наташке Стариковой, к этой рыжей безгрудой дурочке. С ним ведь сама Таисия Непряхина – призовая грудь, задница, бедра – консультировалась насчет своей бездетности раз пять или шесть, а он предпочел ей тощую рыбешку Наташку. Чудеса. Не иначе она его чем-нибудь подпоила – в аптеке ж работает, знает толк в таблетках…
Многие нарочно ходили в аптеку, чтобы посмотреть на Наталью Ивановну. А она изменилась. Стояла за прилавком прямо, бесстрашно смотрела в лицо покупателям. Старушки, приходившие в аптеку за энапчиком и ношпочкой, часто пытались поделиться с провизором подробностями своих жизней, жаловались на мужей, невесток и детей. Наталья Ивановна выслушивала их теперь с полуулыбкой – на улыбку старушки обижались – и говорила приятным голосом: «Следующий».
Но через несколько месяцев Савва заскучал, стал все чаще вспоминать призовую грудь Таисии Непряхиной, и Наталья Ивановна поняла, что удержать она его сможет только одним способом, и отдала ему двенадцатилетнюю дочь.
Той ночью Тина побывала там, где еще никогда не бывала даже во сне, и не знала, по каким правилам там живут, каким богам молятся и чего боятся. Она была не такой уж маленькой и глупенькой, чтобы не понимать: о случившемся нельзя рассказывать никому, об этом следует молчать, об этом лучше даже вообще не думать. Но все это было таким огромным, таким темным, что утром – Савва еще спал – она спросила у матери:
– Он меня любит?
Мать растерялась.
– Мы оба тебя очень любим… и я, и Савва…
Тина снова спросила:
– Он любит меня?
– Любит, – сказала мать со вздохом. – Он любит тебя больше жизни… больше, чем меня… только помалкивай об этом, поняла? Если откроешь рот, я тебе его зашью. – Выдернула из оконной рамы швейную иглу с ниткой и поднесла к губам дочери. – Вот так, раз, раз – и зашью. Поняла?
Тина кивнула.
Это продолжалось четыре года.
Все желания Тины удовлетворялись сразу, без вздохов и ахов. Она всегда была хорошо одета, и у нее всегда было вдоволь вкусной еды.
Она быстро взрослела, и вскоре мать стала стелить себе в гостиной, если Савва хотел провести ночь с Тиной.
За эти годы она научилась многому, чему мог научить ее зрелый мужчина, но не страстности. Ложилась, вставала, садилась, раздвигала, сжимала, переворачивалась, глотала, но проделывала это бесстрастно, только дыхание учащалось.
Иногда Савва жаловался сожительнице на холодность ее дочери, но тут уж ничего поделать было нельзя: Тина действительно ничего не испытывала во время секса, ничего не переживала, потому что смерть переживать нельзя.
В школе она училась по-прежнему лучше всех, но отношения со сверстниками у нее разладились: они не могли понять, почему она стала такой ледышкой и недотрогой, а ее тошнило от языка, который еще недавно их объединял. Для них слово «мрак» было словом, а для нее мраком. Она была пушечным ядром, летящим сквозь рой бабочек. Мертвым чугунным ядром.
Ростом и статью она выдалась в отца, и мужчины поглядывали с интересом на высокую длинноногую девушку с налитым телом, темно-русыми волосами и синими глазами.
Чем ближе было окончание школы, тем настойчивее мать уговаривала Тину остаться дома, не ездить в Москву:
– У нас тут и техникум культуры, и медицинский, и педагогический – на любой вкус. Да и аттестат ты получишь в шестнадцать, все равно год придется ждать, а в техникум и в шестнадцать возьмут.
Но Тина хотела в Москву.
– Поступлю на подготовительные курсы, а потом в университет.
– А деньги? Это сколько ж денег надо!
– Дадите.
– А где жить будешь?
– У тети Оли.
И Наталья Ивановна умолкала под насмешливо-мрачным взглядом дочери.
Тетя Оля была гордостью семьи. Старшая из трех сестер, самая красивая и умная, она с отличием окончила университет, стала женой офицера, родила сына, а после гибели мужа в Афганистане снова вышла замуж, на этот раз за профессора, и жила теперь в огромной квартире на улице Кирова, в двух шагах от Кремля. Правда, последние два года она болела, почти не вставала с постели, и средней сестре Кате, медсестре с большим опытом, приходилось за нею ухаживать.
Эта средняя сестра, Катерина Ивановна, была семейным демоном, злым и проницательным, и Наталья Ивановна ее побаивалась. Катерина Ивановна могла догадаться о Тине и Савве, поэтому, если сестра приходила в гости, Наталья Ивановна отсылала дочь подальше.
Весной, когда до выпукных экзаменов оставалось несколько дней, случились два происшествия, которые изменили судьбу Тины.
До мужа призовой Таисии – Петра Непряхина, хоть и с большим запозданием, дошли слухи о связи его жены с Колдуном. Он подстерег Савву вечером у оврага и выстрелил из охотничего ружья. Колдуна доставили в больницу, а Петра посадили в кутузку. Наталья Ивановна бросилась в больницу, а призовая Таисия – к начальнику милиции. На следующий день состоялось совещание у постели Колдуна, после чего Савва написал заявление, в котором рассказал, как они с Петром, оба пьяненькие, заспорили о том, кто лучше стреляет, стали вырывать друг у дружки ружье, оно случайно выстрелило, чего в жизни не бывает, а Петр не виноват. Уголовное дело закрыли, Петра выпустили из кутузки, а вечером Таисия принесла Наталье Ивановне большой бумажный пакет с деньгами. В городе говорили, что после этого Таисия каждую ночь навещала начальника милиции, пока его жена не вернулась из Сочи.
Савву выписали из больницы, он не вставал с постели, рана помаленьку нагнаивалась, а из-за перебитого картечью нерва у него отнялись ноги. Наталья Ивановна радовалась: теперь Савва принадлежал ей, только ей.
Вторым происшествием стало возвращение Катерины Ивановны из Москвы. Ее младший сын, ее любимец, перенес менингит, который дал осложнения, и муж потребовал, чтобы Катерина Ивановна вернулась в семью.
Тетка позвонила Тине, когда матери и Саввы не было дома, и назначила встречу в городском парке. Они спрятались в беседке, стоявшей среди сирени, и Катерина Ивановна сразу перешла к делу.
– Не знаю, что там у вас происходит, – сказала она, – но мне кажется, тебе надо от них бежать. Чем раньше, тем лучше. Хозяин попросил найти женщину, которая согласилась бы ухаживать за Ольгой. Это, конечно, не сахар с медом, но зато будешь жить в Москве. Если не задуришь, подготовишься к университету, а заодно, может, станешь хозяйкой квартиры… ты уже взрослая, а хозяин – кобель… только не спеши с этим… соблазнов там много, но не спеши… уколы ставить умеешь?
