И тогда я увидел проблеск рассвета.
Он прорывался через какую-то щель над головой, вспыхнув как молния, когда ударил в грязь у сточной канавы. Луч расширялся, и я услышал приглушенный вопль рыбака, когда тот свалился. Это послужило началом паники. Раздались новые крики, один за другим. Второй луч света попал в кривую башню в центре города.
– Ты! – металлический человек сунул мне медальон. – Возьми его! Живее!
– Но они приближаются…
– Такое происходит каждое утро, – огрызнулся он. – Надень!
Солнечный свет пробивался уже через десяток трещин, превратив пещеру в лоскутное одеяло света и тени, по которому устремились тысячи страшилищ немыслимого вида. Всего в трех метрах засияло солнечное пятно. Я не мог устоять и шагнул к его теплу.
АРРРХ!!! и Моргунчик попятились подальше от света.
Разве металлический человек не говорил, что на рассвете я вернусь домой? Я оторвал взгляд от надвигающейся лавины монстров и посмотрел на него.
Он сжимал медальон, не боясь солнца, от которого отступали оба его спутника. Нас окружили тролли, пританцовывая бесчисленными лапами по узору из света и тени и так громко визжа, что казалось, будто огромный кулак сокрушает стальную башню. Тролли покрупнее ныряли в тоннели, а мелкие карабкались по вертикальным стенам как ящерицы.
Я сделал еще один шаг к свету.
– Если не возьмешь сейчас, – горячился металлический человек, – мы вернемся за тобой завтра ночью. И послезавтра. И послепослезавтра. Такой будет твоя жизнь, Джим Старджес, пока ты не сделаешь, как мы велим.
Эта угроза оказалась действенной. Я колебался между двумя возможностями. Я больше не видел вокруг ни камней, ни бетона или грязи – только извивающуюся массу гротескных тел, пожирающих весь мир как чума.
Металлический человек потерял терпение. Он вытащил оба меча, словно подавал знак. АРРРХ!!! набросился на меня, огромная лапа навалилась как ковш бульдозера, Моргунчик тоже прыгнул, потянувшись щупальцами, глаза на ножках стянулись в один путаный узел.
Я ощутил жесткую шерсть и мощные присоски осьминога, но уже нырнул в кружок света, глядя, как ладони побелели на свету, а потом ослеп, и солнечный луч сшиб меня с ног. Кожа горела, под мышками пахло пеплом, а горло наполнял вкус страха, я лежал на спине, и все кости болели, словно их пытались согнуть и сломать. Голова покоилась на мягкой потной подушке.
Папа помедлил у приоткрытой двери моей спальни. Он натянул на себя воскресный наряд для стрижки газонов и пыхтел над пуговицей левого рукава.
– Доброе утро, сынок, – сказал он.
И двинулся дальше по коридору.
На матрас рядом со мной что-то упало. Я едва сдержал крик.
Это был медальон.
13
Перед уходом я провел дома не больше двадцати минут, и каждая минута причиняла одно расстройство. Я сунул медальон под подушку, чтобы спрятать с глаз подальше, и через несколько секунд пот стал казаться не таким горячим, когда я убедил себя, что все это было кошмаром, навеянным дерьмовым днем. Я с облегчением отбросил одеяло и увидел покрытые засохшими нечистотами ноги и черные от грязи ступни.
Я сдирал грязь в ду́ше, словно она разъедала кожу как болезнь. В сливе закружилась черная вода, я смотрел на нее, пока не вспомнил, куда ведет слив. Я вылетел из ванной, натянул одежду и, немного поразмыслив, достал медальон. Какую бы угрозу он ни нес, в ладони он выглядел всего лишь изготовленным руками человека ювелирным изделием. В этом предмете было не больше магии, чем в школьном звонке, и существовал только один способ доказать это самому себе.
Я его надел.
Ничего не произошло. Совершенно ничего.
Я вздохнул с облегчением – маленькая победа здравого смысла. И спрятал медальон под футболку. Может, если я проношу его целый день, то исчезнут остатки удушающего страха.
План состоял в том, чтобы заскочить на кухню, схватить толстовку и в мгновение ока выбежать из дома. Но, натягивая толстовку, я унюхал нечто престранное. Высунув голову через горловину, я увидел, что папа выкладывает на тарелку хрустящие полоски бекона и ставит ее на стол, где уже ожидает дымящаяся стопка оладий. Я не мог поверить своим глазам. Такого пиршества я не видывал с тех времен, как ушла мама. Папа сел и довольно отхлебнул кофе.
– Времени еще полно, Джимми. Возьми стул.
Папа насвистывал. Разумеется, песенку «Дона и Хуана» «Как тебя зовут?». Но чтобы он насвистывал? Это было настолько невероятным, что на мгновение я позабыл обо всем другом.
– У тебя все хорошо, пап?
– Лучше не бывает. Этой ночью выспался, как никогда в жизни, Джимми. Должен признаться, так я не спал с самого детства, с тех пор как делил комнату с братом, Джеком. Даже не думал, что когда-нибудь смогу так отлично выспаться.
Он рассеянно прикоснулся к карману-калькулятору «Эскалибур», словно фантазируя, что мог бы даже набраться смелости и постоять за себя на работе. Пальцы переместились к пластырю на очках, папа кивнул, будто решил раз и навсегда починить оправу. Никогда не видел его таким счастливым. Я не мог удержаться и улыбнулся в ответ. Папа потянулся через стол за сиропом.
И тогда я заметил маленькую ранку, что шла от уголка губы по челюсти и вниз к шее, и вспомнил ужасающий звук из его спальни, который слышал ночью: Хлю-ю-юп. Хлю-ю-юп. Хлю-ю-юп.
Он бросил на меня сияющий взгляд, и на его оладьи слетела корочка от болячки.
– Садись, – сказал папа. – Думаю, наконец-то все налаживается.
Полный еды стол остался за спиной. Я в мгновение ока оказался за дверью и оседлал велосипед. Наступил первый день фестиваля Палой листвы, и на всех улицах образовались заторы. Я совершил ошибку, направившись прямо в сторону детского праздника по главной улице, но смог срезать по парку, пока не столкнулся с тремя сотнями наряженных детей.
Не обращая внимание на автомобильные сигналы и поднятые средние пальцы возмущенных водителей, я свернул на боковую улицу с такой решительностью, словно от этого зависела моя жизнь, а в тот миг я и впрямь был в этом уверен.
Наконец я добрался до стоматологический клиники Пападопулоса, кинул велик в кусты и пролетел в дверь, врезавшись в стойку администратора. Девушка за стойкой вздрогнула. Я пытался отдышаться. Из колонок лился мягкий джаз, насмехаясь над моим взбудораженным состоянием.
– Щутаба.
– Помедленнее, милый. Что ты сказал?
Я быстро глотнул воздуха.
– Я ищу Таба.
– Все равно не понимаю.
– Тоби Д.
– Не знаю такого.
– Тобиаса Ф. Дершовица.
Секретарша поправила очки и сверилась с регистрационной книгой. Ее взгляд заскользил по списку имен.
– Дершовиц… Дершовиц… О! – улыбка быстро погасла, когда она пристальнее всмотрелась в записи. – Ох.
