Заиграла музыка, и хотя это был балет, но совсем другого рода. Джейсон и его балерина двигались в пространстве, они были блестящими и технически великолепными, но теперь мы увидели разницу. Эта балерина и Натаниэль рассказывали историю. Я не знала музыки, и мне это было не нужно, потому что они рассказывали своим телом, лицом и руками. Это было изящно и красиво, и они играли. Это был не просто танец, а настоящий театр.
Это была история любовников, которые потеряли друг друга и нашли вновь, и история великой трагедии. Натаниэль держал ее, но так мягко, как будто их тела сплавлялись друг с другом, а их взгляды заставили зрителей следить за их руками, за тем, как они поднялись над их головами, так что не осталось ничего важнее этих сплетающихся рук, кистей, пальцев.
Я знала, что Натаниэль умеет танцевать, но точно также, как я не знала, что Джейсон может быть элегантным, я не догадывалась, что Натаниэль мог делать подобное. Это было и удивительно, и замечательно, и заставило меня ощутить потерю: кем бы он мог стать в жизни, если бы все было иначе. Конечно, ему было всего двадцать два. Нельзя было сказать, что для него уже слишком поздно менять работу. Но странно было думать, что если бы Натаниэль не работал в Guilty Pleasures, положение вещей могло бы быть другим, как если бы человек, который умирал и танцевал на сцене, был бы кем-то еще, если бы он делал это каждый вечер.
Он лег на сцену, а волосы начали раскручиваться из узла, и я решила, что это непредвиденная случайность, и только когда она рухнула на него сверху, поняла, что волосы были частью шоу, эмоциями. Волосы рассыпались вокруг них по светлой деревянной сцене, и что-то в падающем на них свете или из-за цвета геля превратило все эти каштановые волосы в красные, так, как будто они оба лежали в луже густой крови. Она сделала один бессмысленный последний жест бледными руками и снова, благодаря освещению, оказалась в слабом, белом свете, так что казалась почти призрачной. Это был изящный трюк с освещением, ее свечением и эфирностью, в то время как Натаниэль лежал в более богатых красных тонах, так что в танце было заключено все: смерть и насилие, и трансцендентность, и красота.
Снова наступила тишина, не нарушаемая даже дыханием. Свет приглушили, чтобы мы не видели, как они покидают сцену. А потом зрители поднялись опять, и это было замечательно.
— Боже мой, — сказала я, когда стояла и хлопала вместе со всеми. Мика рядом со мной качал головой. Мне было интересно, не размышляет ли он над теми же вещами, что и я.
— Наш котенок стал котом, — сказал Жан-Клод рядом со мной.
Я наклонилась за Микой к Джей-Джей.
— Скажи, я просто влюблена в него, или это на самом деле было потрясающе?
Она кивнула.
— Это было действительно хорошо! Чуть больше времени и труда, и это может стать потрясающим.
Балерине преподнесли другой букет роз. Она разделила свой букет пополам, преподнесла половину Натаниэлю и обняла его.
Моника наклонилась мимо Джей-Джей и сказала тихо, но не так тихо, чтобы Джей-Джей не могла расслышать:
— Подумать только, ты заберешь его домой и будешь играть с ним.
Должно быть, я обернулась довольно резко, и то, что я хотела сказать, не было дружелюбно, но Мика схватил меня за руку и закрыл мне обзор. Выражения его лица было достаточно. Это заставило меня считать до десяти. Но пока я считала, меня опередила Джей-Джей, воскликнув:
— Ты собираешься это так и оставить?
Я посмотрела на Мику.
— Нет, но не переусердствуй, — сказал он.
Я кивнула.
— Что-то не так? — спросил Жан-Клод, наклоняясь к нам.
Я перегнулась через всех.
— Натаниэль — не вещь, ясно?
Она отмахнулась от меня, но что-то в ее лице выдало, что она просто дразнила меня. Единственный вопрос был, почему?
Вивиан по другую сторону от нее вела себя совершенно тихо во время всей этой сцены. Она стояла и аплодировала, но не смотрела на нас. Будто была совсем не здесь.
Я потянулась мимо Моники и дотронулась до руки Вивиан. Она вздрогнула и повернулась ко мне с широко раскрытыми глазами. Она была верлеопардом — к ним невозможно подкрасться, но я действительно испугала ее. О чем она так напряженно думала?
Ашер сказал что-то Жан-Клоду. Я уловила вполне достаточно, чтобы знать, что это французский и не более, но что бы он ни сказал, Жан-Клод выглядел еще менее счастливым, чем я в отношении Моники. Я видела лицо Ашера, когда он смотрел на другого мужчину, и я знала этот взгляд. Похожий взгляд у него был, когда он попытался поцеловать Мику сегодня. Что, черт возьми, случилось с Ашером сегодня? Он мог быть напористым и вообще занозой в заднице, но у него обычно была причина, которую я могла выяснить. Сегодня я терялась в догадках.
Следующей выпускницей была балерина Стивена. Я гадала, смогут ли они превзойти или хотя бы приблизиться к тому, что сделали Натаниэль и его партнерша. Но к счастью всех заинтересованных сторон, это был джазовый танец, номер из старого бродвейского мюзикла. Девушка и Стивен оба были в мягких фетровых шляпах, белых рубашках с закатанными рукавами и свободными воротниками, расстегнутых жилетах и слаксах с поясами. У обоих волосы спускались ниже плеч, его вились и были светлыми, у нее были кудрявыми и каштановыми. Части его костюма были черными, а у нее — в тонкую полоску.
Номер был смешным, с намеренными скользящими падениями по сцене. Они скользили из одного угла сцены в другой, разминаясь в дюймах друг от друга. Это было спортивно, весело, и так сильно отличалось от двух других номеров, что сработало.
Они закончили тем, что она запрыгнула на руки к Стивену, и он унес ее за кулисы. На этот раз аплодисменты прозвучали немедленно, смешавшись со смехом, нам необходимо было что-то светлое после печали предыдущего номера.
— Очень в духе Джина Келли, — сказал Мика.
— Я даже не знала, что Стивен умеет исполнять чечетку, — проговорила я.
— Он научился для шоу, — сказала Вивиан.
— Ого, — сказала я, — вот это оперативность!
Вивиан улыбнулась, и выражение тихой гордости пробежало по ее лицу — это были ее самые положительные эмоции за всю ночь. Стивен и старшая девочка поклонились, и он получил несколько роз из ее букета. Вивиан глядела на него сияющими глазами, и даже незнакомый с этой парочкой человек мог понять, что она его любит.
Сцена опустела, музыка изменилась. Это был тот номер, который заставлял Джейсона нервничать. Он и последняя выпускница должны были танцевать номер, хореографию которого для них поставил он сам. Он часто ставил хореографию в Guilty Pleasures, но он сказал: "Это не то же самое, Анита. Клиентам на самом деле не так уж важно, танцуем мы или нет, они хотят видеть тела. Это — другое дело". Я никогда раньше не видела, чтобы он так нервничал из-за выступления на публике. С одной стороны, это было мило, а с другой — заставляло переживать.
