— Если вы убьете Мику, то и меня придется убить, потому что я не остановлюсь, пока не прикончу вас всех.
— Да уж. Якоб знает это, и он не хочет убивать тебя по многим причинам. Но если определенная черта будет перейдена, у него просто не останется другого выхода, — Никки прислонился к стенке. — Глянь, это дерево прочное, хотя пошло трещинами.
— Крепкое или нет, но это не совсем безопасная тюрьма для меня. Почему мы здесь?
— Якоб боится, что ты очаровала меня, как вампир, — сказал он, роняя руки на колени. — Я никогда не бросал ему вызов раньше, Анита. Я был с его прайдом с девятнадцати лет, и никогда не бросал ему вызов. Я хочу тебя. Я имею в виду, ты красивая и все такое, но тут что-то большее. У меня кончики пальцев болят от желания прикоснуться к тебе. Что ты со мной сделала?
Я осталась спокойной, но только для виду, под этой маской пузырился страх. Он мог бы и не понять, что я лгу по запаху или языку тела, но зачем выдумывать если и правда сойдет?
— Я точно не знаю.
Он уронил голову на колени.
— Я тебе не верю.
— Ты же раньше мог сказать, лгу я или нет. Что, сейчас не можешь?
— Твой пульс ускорился, когда я говорил об убийстве твоего Нимир-Раджи. Ты боишься за него, так что я не могу понять, — он нахмурился и заерзал на холодной земле. — Вот нахрена я это сказал? Нужно было просто ответить, что я тебе не верю, и не допускать чтобы ты имела столько информации. Так какого черта я с тобой разговариваю?
— Я сказала правду, Никки, я не знаю.
— Ты можешь и врать, — сказал он.
— Могу, — подтвердила я, — но тебе придется принять мои слова на веру.
Он взглянул на меня таким взглядом, который я могла истолковать даже в темноте. Это был взгляд, который говорил, что он никогда не принимает ничего не веру. Затем он издал что-то среднее между смешком и фырканьем. И он улыбался, когда говорил:
— Что же ты сделала со мной, Анита?
— Не знаю, — сказала я, постепенно успокаиваясь оттого, что никто не собирался причинить мне или моим людям вред. Мне нужно было сохранить немного адреналина на потом. Это было бессознательно, просто насилие откладывалось, и я успокоилась.
— Может у тебя есть какие-то соображения? — он снова стал серьезным.
— Прикоснись ко мне, и может, мы поймем.
Это была правда, его прикосновение помогло бы мне лучше понять что происходит, но я все еще пыталась найти союзника во всем этом бардаке. Мне нужна была помощь, а они бы почувствовали, мысленный призыв, так что он оставался единственным вариантом.
Он сильнее обхватил колени.
— Не думаю, что прикоснуться к тебе еще раз будет хорошей идеей, Анита.
— Но ты же хочешь, правда?
— Больше чем все на свете. Именно потому это плохая идея, — он так напрягся, что я увидела, как мышцы на его руках вздуваются от усилия. Он старался не поддаться соблазну вытянуть руку, чтобы преодолеть ту маленькую дистанцию между нами.
Я отлично понимала его, Бог свидетель. Я сама, черт знает сколько раз, сопротивлялась желанию прикоснуться к Жан-Клоду, пока он, наконец, не выиграл бой. Да я множество раз старалась не прикасаться к вампирам или оборотням. Слишком многие сверхъестественные силы усиливались с прикосновением, но сейчас мне нужно было именно это. Они забрали мое оружие, и убийство Никки не остановило бы Якоба от фатального звонка. Без оружия я не могла бы убить кого-то достаточно быстро, чтобы спасти Мику. Я могла бы спасти двоих из троицы, но как минимум один звонок был бы сделан. Я не готова была заигрывать со случаем, так что насилие было снято с повестки дня. Я оставила его в запасе на потом, но пока что я нуждалась в чем-то менее жестоком, и более хитром. У меня в арсенале было маловато хитрости, но пару вещей я могла припомнить. Таких, которые уже заставили Никки драться со своим Рексом из-за одного прикосновения ко мне. Что бы могло произойти, если бы я позволила ему больше? Если бы я использовала свой вампирский шарм и постаралась перетянуть его на свою сторону? Я могла это сделать? Хотела ли? Ради Мики, да, ради всех троих — точно да. Я шла на компромисс со своими принципами, чтобы спасти незнакомцев, так что же я была готова сделать ради тех, кого я любила?
Единственный ответ на этот вопрос: что угодно.
Я протянула руку.
— Иди ко мне, Никки
— Нет, — сказал он сдавленным шепотом.
Я помнила эту игру. Когда-то было время, когда я боролась каждый раз, как Жан-Клод хотел прикоснуться ко мне. Я тосковала по ощущению его рук на моем теле задолго до того, как смогла признать это. Затем, с появлением электрических покалываний в кончиках пальцев, я поняла, что и я хотела прикоснуться к Никки. Я хотела коснуться его кожи своими руками. Обычно это бы заставило меня срочно уносить ноги в противоположном направлении, но не этой ночью. Я не могла позволить себе бояться этой части себя, потому что это было единственным оружием, которое мне осталось.
Я думала, мне придется первой коснуться его, но он сам пришел ко мне. Он был не так силен, чтобы долго сопротивляться. Он подполз ко мне. Ликантропы, особенно кошачьи, могут двигаться на четырех ногах так, словно у них есть мускулы в тех местах, в которых их нет у людей, с текучей грацией и чувственностью. Никки просто подполз, словно не уверенный в том, что делает. Скорее всего, так и было, но когда все хорошие идеи заканчиваются, начинаешь использовать то, что осталось.
Я думала, он будет трогать меня руками, но он потерся щекой о мое лицо с неповрежденной стороны. В тот же миг, как мы соприкоснулись, во мне волной обжигающей потребности вспыхнул голод. Я носила в себе голод Жан-Клода, и голод плоти многих оборотней, и моя жажда распространялась на любой из них. Остаткам моей человечности повезло — у меня был еще один вариант голода. Ardeur был одной из наиболее специфических сил кровной линии Белль Морт, от которой походил Жан-Клод. Он позволял вампирам путешествовать в страны, в которых они были вне закона, и не оставлять за собой кровавый след и гору обескровленных трупов. Другие линии кормились страхом или гневом, и о последнем я узнала сама. Я теперь тоже могла кормиться гневом, но он был не так хорош, и вряд ли мне нужно было, чтобы Никки на меня сердился.
