Никки моргнул на меня единственным голубым глазом, затем отпустил волосы, который скрыли все.
— Большинство женщин — особенно женщин — выглядят отвращенными или испуганными. Ты не поменялась в лице.
Я пожала плечами.
— Если бы ты знал всех, кто бывал в моей постели, то ты понял бы, что шрамы меня не отпугивают.
— Ты имеешь в виду того вампира с ожогами от святой воды? — спросил он.
Я кивнула. Он задумался на несколько секунд, затем опустил голову.
— Да уж, ты видала и похуже.
— Это не вопрос худшего, Никки. Шрам это тоже часть тебя. Не плохая или хорошая, просто часть, — Я выставила свою руку, и показала отметины. — Это вампир, — дотронулась до рваных рубцов. — А это ведьма-оборотень, — я провела пальцем по длинному шраму от ножа, который заставил шрам от креста искривиться. — Шрам и ожог от человек-слуг разных вампиров, — затем я тронула толстое, гладкое утолщение на коже предплечья. — А это девушка плохого парня подстрелила меня, — если бы я не боялась, что они заметят ножны того ножа, что был на спине, я бы показала им шрам на шее. — У меня есть еще парочка, но мы должны стать более близкими друзьями, прежде чем я вам их покажу.
Он изучающе смотрел на меня.
— Большинство верльвиц не хотят одноглазого самца.
— Это старый шрам, — сказала я. — Предполагаю, ты уже расквитался с обидчиком?
Он кивнул.
— Но у меня слепая сторона в обеих формах, это большая проблема в драке.
— Я дерусь за себя сама.
Он ухмыльнулся.
— Вот почему у тебя до сих пор нет пары, и у твоей львицы течка. Если б ты выбрала пару, этого не произошло бы.
Странно, что местные львы ничего мне не говорили об этом; хотя в их защиту могу сказать, что я бы и не поверила. Я бы решила, что Хэвен просто хочет снова забраться мне под юбку после той драки. Нет, я не могла винить их.
— Это не просто течка, — сказал Якоб. — Это жажда. Ни одна женщина никогда не заставляла меня так потерять контроль.
— То есть, никто из вас тоже не имеет пары, — подметила я.
— Точно. Не только ее переборчивость виновата в том, что произошло.
— Все знают, что человек определенного возраста и располагающий средствами, должен начать подыскивать себе жену.
— Ты процитировала "Гордость и предубеждение"? — изумился Якоб.
— Наверное, извините.
— Я б и не догадался, что это из книги, — сказал Никки, не очень довольный этим фактом.
— Но я понял, что ты имеешь в виду, — сказал Якоб. — Мои волосы седеют, а у меня еще не было настоящей подруги. Я никогда не обозначал территорию, а в моем прайде одни самцы, ну кроме одной — но она не любит мужчин, так что это не проблема.
— Мы слишком много времени в разъездах, чтобы заводить жену и детей, — сказал Никки.
— Это то, что я постоянно себе говорю, — кивнул Якоб. — А теперь садись в машину, Анита. Работа ждет. И помни, что я просил контролировать себя. Ничего из того, что мы можем сделать, не стоит жизней твоих любовников.
— Точно, — согласилась я.
Он подал мне пиджак. Я перекинула его через наплечный ремень, и у меня все еще был нож на спине. Он придержал пассажирскую дверь для меня. Я не протестовала против такой любезности, хотя, исходя из обстоятельств, это выглядело еще более странно чем обычно. Никки залез в машину вслед за мной и прислонился к спинке моего сидения.
— Хотелось бы, чтобы мы встретились не по работе, Анита.
— Мне тоже, — сказала я, хотя вряд ли мы подразумевали одно и то же.
Якоб сел за руль и сказал:
— Пристегнитесь, это замедлит вас на пару секунд, если вы решите сделать что-то глупое.
— Так все идет по плану? — спросила я, пристегиваясь.
— Да, — подтвердил он, — ничего не изменилось.
— То есть, вы все равно убьете людей, если я не подниму мертвяка для вашего клиента?
— Да.
— Да, — откликнулся Никки с заднего сидения.
— Ясненько, — сказала я.
Якоб завел мотор.
— Да уж, яснее некуда. Ты убьешь нас, если будешь считать, что это не повредит твоим людям. Мы убьем тебя, если ты нас заставишь.
— Отлично, — сказала я. — Тогда мы все знаем правила.
— Почему ты не боишься? — прошептал Никки из-за моей спины.
— Чем это поможет?
— Люди ведут себя смело, но все равно можно унюхать их страх, почувствовать, как колотиться их сердца. Ничего такого я не чувствую в тебе.
— Если я испугаюсь, или разозлюсь, тогда поднимется мой пульс, повысится давление, и трудно будет контролировать зверей. Якоб по-моему ясно дал понять, что я не могу позволить себе потерять контроль с вами, ребята.
— То есть, все это вопрос контроля, — сказал он. — Ты хочешь контролировать, и будешь это делать. Вот так вот?
— Вот так вот, — сказала я, наблюдая за дорогой, так чтобы если я переживу эту ночь, я могла бы натравить полицию прямо на их задницы.
— Если бы мы знали, кто ты, мы бы отказались от работы, — бросил Якоб.
— Это приятно слышать, но ничем мне не поможет.
— Да уж, раз мы взяли деньги клиента, нужно сделать работенку.
— Тогда мне не имеет значения, чувствуете ли вы вину, Якоб. На самом деле, думаю, намного хуже, что вы собираетесь поубивать людей, которых я люблю, людей, которые составляют мою стаю, и возможно меня вместе с ними, и жалость не помешает вам это сделать. В том, что твоя совесть позволяет тебе знать, что ты делаешь плохие поступки, нет ничего достойного, Якоб.
— Это не совесть, Анита, это мое либидо, мой зверь, и он не имеет совести.
