Грязный подъезд, обшарпанные стены, полуразбитая дверь, запах сырости и плесени. Шубин сначала прислушался, не слышно ли голосов в квартире, и только потом, когда убедился, что там тихо, осторожно открыл дверь. В лицо ему сразу же пахнуло тошнотворным застарелым запахом табака, мочи и просто грязи. Грязь была повсюду – под ногами, на стенах, на подлокотниках старого дивана и унылых венских стульях; но особенно много ее было на кухне, где в раковине томилась покрытая налетом плесени посуда, а под ней в мусорном ведре разлагалась банановая кожура вперемешку с окурками. В туалет Шубин войти не решился – с него и так было достаточно впечатлений…
Судя по серым, в рыжих пятнах, простыням и одеревеневшим заскорузлым полотенцам, которые валялись в углах дивана и кровати (за которыми, кстати, пылились в огромном количестве разноцветные колечки использованных презервативов), в этой квартире кто-то очень весело проводил время. Возраст обитателей или гостей этого жилища определить тоже не составляло труда – картофельные чипсы, пластиковые стаканчики из-под йогуртов, обертки от конфет и шоколада, яблочные огрызки и апельсиновые корки… Дети! Девятый «Б». И что-то не похоже, чтобы они здесь ограничились тогда поминками по своим погибшим одноклассникам; школьники оказались куда взрослее и распущеннее, чем это можно было себе представить.
Шубин собрался было уже уйти, как вдруг услышал, что кто-то открывает дверь квартиры своим ключом. Этим «кто-то» оказался Кравцов. Заперев за собой дверь, он обошел квартиру, заглянул в туалет, и Шубин, который спрятался за дверью и потому не всегда мог держать его в поле зрения, вдруг услышал булькающие звуки, после чего в нос ему ударил резкий запах бензина. Прежде чем по полу зазмеилась огненная дорожка, Шубин выбежал из своего укрытия и, чуть не сбив с ног Кравцова, возящегося с замком, рванул на себя дверь, после чего они оба оказались на лестничной клетке.
– Идиот, что ты сделал? – Шубин дал ему такую затрещину, что Кравцов отлетел к стене. – Звони немедленно по 01, вызывай пожарных… Что, решил замести следы? Тебе крупно не повезло, потому что я все видел, это во-первых, во-вторых, есть еще целая куча свидетелей, которые могут подтвердить твою причастность к убийству Льдова, в-третьих, жива Оля Драницына, которая тоже много чего знает, поэтому не вздумай сбежать, понятно? В твоих же интересах вести себя благоразумно. А теперь – марш к таксофону!..
Шубин понимал, что если Кравцов ни при чем, то все эти угрозы, весь этот довольно дурно пахнущий дешевый блеф, который он вылил на его голову, не произведут никакого эффекта. Ну и пусть, тем лучше! Зато, если Кравцов замешан в убийстве своего лучшего дружка или, предположим, Ларчиковой, которую они фотографировали вместе с Льдовым, вот тогда реакция не заставит себя долго ждать: страх порождает ошибки.
Пока Кравцов звонил, Шубин прислушивался к тому, что происходило за дверью (оттуда доносились треск и шипенье, а из щелей уже валил густой синий дым), и спрашивал себя, правильно ли он сделал, отпустив поджигателя; и только когда Виктор вернулся и, как преданный пес, взглянул в глаза невозмутимого Шубина, Игорь предложил ему сесть в машину и поговорить.
Через несколько минут во дворе дома появилась пожарная машина, из нее выбежали сразу несколько человек в почти космических скафандрах, и все они бросились в подъезд, где горела квартира Иоффе.
– Нравится? – спросил Шубин, наблюдая за работой пожарных, которые тянули через весь двор длинный толстый шланг, чтобы привернуть его к водопроводной трубе. – Ты вообще-то соображал, что делаешь? Вокруг люди живут… Ты знаешь, сколько тебе за это впаяют?
– Это вы приходили к Вадьке?
– Я. Дальше что?
– А то, что я здесь ни при чем. Квартиру поджег я, это правда, тем более что вы сами все видели, но Вадьку я не убивал, я вообще никого не убивал, и что вы все от меня хотите? Он наломал дров, а мне отвечай? Это при нем насиловали девчонку из интерната, а разбираться пришлось мне… Это он устроил здесь бардак, а все свалят на меня?! Все курили травку, а меня решили поставить крайним? Сюда, на эту квартиру, ходили все, а платить только мне? Какая-то пропойца вздумала мне угрожать!
– Успокойся, не кипятись. Поедем сейчас ко мне и поговорим. Понимаешь, вокруг вашего класса происходят очень странные вещи, и причина, как я понимаю, кроется в вас самих. Если ты не поможешь мне сейчас и не ответишь на некоторые вопросы, боюсь, что могут появиться новые жертвы… Будешь со мной откровенен – я буду молчать. Тем более что пожарные приехали вовремя, и квартира почти не пострадала… Ты согласен?
– Согласен, – выдохнул Кравцов и впервые за последнее время почувствовал острое желание выговориться.
* * *
Драницына-старшая открыла дверь и без слов впустила Земцову. Как ни странно, но она была абсолютно трезва, умыта и чисто одета. Высокая худая женщина, в прошлом необыкновенно красивая той особенной красотой, что так привлекает к себе мужчин и раздражает женщин. В простой черной юбке и красной кофте, облегающих ее идеальную фигуру, Ирина Сергеевна Драницына, если бы не ее испитое одутловатое лицо и поредевшие, собранные в пучок волосы, могла бы выглядеть лет на десять моложе своего возраста.
Юля без слов протянула ей свое удостоверение, по которому Ирина скользнула равнодушным взглядом:
– Проходите вон туда, в комнату, я сейчас согрею чай… – и ушла, покачивая бедрами, как если бы она была на подиуме, а не в прихожей скромной квартирки с потемневшим от времени вытертым паркетом.
Бедность чувствовалась во всем, но соседствовала с чистотой, что тоже бросалось в глаза: на столе появились белоснежные чашки, промытые, без коричневого налета, как это обычно случается в домах, где люди пьют; на диване лежала подушка, а на ней – белая, чистая и выглаженная наволочка; стекла окон прозрачны до невидимости.
– Ко мне уже приходили из милиции, но я тогда была не в форме и не могла с ними говорить, – сказала Драницына, разливая по чашкам чай и разговаривая с Юлей так, словно они заранее договаривались о встрече и теперь им ничего другого не оставалось, как вести задушевную беседу.
– Вы видели Олю? Вы были у нее в больнице?
– Конечно. Я только что оттуда вернулась. Она, слава богу, уже пришла в себя, ее посетил один следователь, Корнилов, и задавал ей вопросы, а она, бедняжка, так устала, что пришлось ей сделать укол, и теперь она будет спать до самого утра. Знаете, я больше всего боялась, что у нее необратимо поврежден мозг, но она, представьте себе, узнала меня и даже спросила, где она и что с ней случилось… Вам это все может показаться несущественным, но я уже была готова к тому, что она вообще никак не будет реагировать ни на что… Хотя вспомнить, кто в нее стрелял, она пока не может. Врачи говорят, что память еще вернется. Но по мне – пусть лучше она ничего не помнит, живее будет.
– Вы извините меня за вопрос… Ее только ранили в голову, и все?
– Вы хотите спросить, не изнасилована ли она? Судмедэксперт, с которым я разговаривала, говорит, что ее изнасиловали, причем не один человек, но я ему не верю… У них свои интересы, ведь им куда проще будет свалить вину за случившееся на саму потерпевшую…
