Стояла такая тишь и так незаметно опустилась ночь, что Юля и сама не заметила, как оказалась перед дверью своей отсутствующей соседки с отмычками в руках. Уроки Шубина не прошли даром – через пару минут она уже входила в чужую комнату. Включать свет опасно, но без света, да и при свете карманного фонарика увидеть что-либо было трудно. К тому же она надеялась, что в такой ватной тишине, которая нависла над пансионатом, несложно услышать звук подъехавшей машины или шагов возвратившейся Лавровой. И только она так подумала, как воздух взорвался громкой музыкой, доносящейся, наверно, из сотен репродукторов, расставленных по всей территории пансионата. Танцы! Как же она могла забыть о единственном массовом развлечении отдыхающих?
И все же она включила свет. Аккуратно заправленная постель, все вещи уложены в шкафу на полках. Внешне комната выглядит почти как нежилая, настолько прибрана, вылизана.
Идея пришла неожиданно и вызвала смех. А что, если притвориться, что Юля перепутала комнаты и вместо номера 14 поселилась в номер 13? И если вернувшаяся со свидания (или с очередного дела) Вера спросит, выходя из себя от злости, кто впустил ее сюда и как она открыла дверь, то Юля скажет, что дверь была открыта, что, видимо, горничная забыла ее запереть… За этим последует вопрос: разве вы не заметили, что здесь уже кто-то живет? И она ответит, что только что вошла и не успела ничего рассмотреть…
Едва Юля перенесла вещи из своего номера в номер Лавровой, как дверь распахнулась, и она увидела пепельно-серое лицо, обрамленное черными глянцевыми волосами, и ледяные зеленые глаза. «Цыганка» просто-таки пожирала ее глазами.
– Какого черта вы у меня делаете? – Голос у нее дрожал. А Юля не могла, не хотела поверить, что Оленин терпел возле себя этого монстра, это отвратительное и уродливое, лишенное всякой женственности и обаяния лицо, это черное, словно сгоревшее от времени тело, эту впалую грудь… За что же ему выпало такое наказание? И еще надо выяснить, кто кого шантажировал…
– Так это вы – Вера Лаврова?
– Я сейчас позову милицию… – И она метнулась к выходу.
– Сначала выслушайте меня… Я не воровка, я приехала, чтобы сказать вам кое-что о Захаре…
Реакция была незамедлительной: Вера вернулась и покорно села на кровать, положив руки на колени. Как провинившаяся девочка. Она не задавала никаких вопросов, она чего-то ждала. Юля была почти уверена: она ждала, когда ей скажут, что тот удар топором, который она обрушила на красивую голову своего молодого любовника, оказался смертельным. Что ей весь этот кошмар не приснился, что это все было НАЯВУ и что Захар теперь лежит в морге… И что все ее псевдолюбовные похождения – пшик, а не алиби…
Она сбегала из пансионата, она ездила в город на местном автобусе и вынашивала в сердце новый план мести, еще не знала какой – но связанный со смертью, с кровью…
– Я вас слушаю… – проговорила Вера шепотом, вся сжимаясь от унижения, что ей приходится ждать, ждать, когда ей соизволят что-то сказать. – Говорите… Он уже переехал? Вы приехали за деньгами? Это он вас послал?
– За какими деньгами?
– Я не знаю… За какими-нибудь, ведь ему от меня нужны были только деньги…
Она говорила брезгливо, с осуждением, но это осуждение относилось не столько к Захару, сколько к ней, к Юле, женщине, которую Вера приняла за его очередную любовницу, нахальную девицу, приехавшую нанести последний удар по уязвленному самолюбию необыкновенной женщины, так глупо заболевшей любовью.
– Вера, я приехала к вам, потому что должен же кто-нибудь сказать вам всю правду…
– О, нет, с меня и так хватит правды… Тем более что он сам все мне рассказал…
Юля не знала, как сказать ей о его смерти. Ей вдруг стало жаль Веру. Даже если это она убила Захара.
И тут взгляд ее упал на ноги Веры, и она некоторое время молча рассматривала обутые в теннисные туфли узкие и маленькие стопы сидящей перед ней женщины. Размер 33–34!
– У вас есть туфли на каблуках… вернее, на шпильках? Австрийские, красивые такие… – Это вырвалось у нее помимо воли. Если Вера скажет сейчас: да, есть, то она либо сумасшедшая, которая уже ничего не боится и спокойно, не задумываясь о последствиях, оставляет свои следы на месте преступления, либо же, признав наличие таких туфель, она достанет сейчас пистолет «ТТ» и выстрелит Юле прямо в голову. В упор.
– На что вам мои туфли? – пожала плечами Вера. – Вы меня с кем-то спутали? А может, вы жена Льва Борисовича?
Вот так невозмутимо предположить это? А что, если это действительно так?
– Вас что, это не волнует? А если я действительно жена зубного техника, с которым у вас курортный роман?
– Вы не похожи на ревнивую жену. Вы больше похожи на ревнивую любовницу, а это разные вещи. Так на что вам сдались мои австрийские туфли?
– Это очень важно…
– Я продала их. Девушка, вы, случаем, не нанюхались кокаина?
– Меня зовут Юлия Земцова, я частный детектив. – Юля уже несколько минут держала свою руку в кармане, ощущая ладонью прохладу и тяжесть своего пистолета. В любую минуту она могла выстрелить в сидящую перед ней женщину. Любое резкое движение с ее стороны – и выстрел раздастся незамедлительно. – Вы должны немедленно проехать со мной… Ваш знакомый, Захар Оленин, убит пять дней тому назад… Не шевелитесь… – Юля рванулась к ней и быстро обыскала. Ничего. Она с облегчением вздохнула. – Может статься так, что вы невиновны, но сейчас многое против вас…
И не успела Вера опомниться, как Юля защелкнула на ее руках наручники.
– А теперь можем и поговорить…
* * *
Она молчала довольно долго, около получаса. Сидела, вжавшись в кресло, с руками, стянутыми наручниками и уложенными на колени. Голова ее была опущена, по щекам катились слезы, которые Юля в силу своего характера сама, своим носовым платком вытирала с ее щек.
– Как он умер? – наконец спросила она осипшим от внутреннего перенапряжения голосом и подняла к Юле свое покрасневшее от слез лицо.
– Вы не знаете, как он умер? – осторожно переспросила Юля, затрудняясь в эту минуту определить свое отношение к этой женщине. В ней боролись два чувства: жалости и презрения. Она одинаково легко могла представить себе Веру и убийцей, и любящей слабой женщиной. Она никогда в жизни не встречала такого откровенно уродливого, неприятного и необаятельного лица. Казалось, красота, гуляя по тенистым аллеям рая и касаясь растущих на кущах цветов-детей, обошла стороной один-единственный бутон, забыв прикоснуться к нему своей изящной рукой… Но бутон распустился, нашел в себе для этого силы и стал развиваться по только одному ему ведомым законам. Уродливый, но крепкий, стойкий. Девочка выросла и превратилась в умную, но некрасивую женщину, сумевшую, однако, многого добиться в жизни. Но стала ли она счастлива? Растратив все силы на самоутверждение, став личностью, она так и не смогла научиться жить без любви, что в ее положении было бы идеальным. Любовь пришла в облике красивого молодого мужчины и сделала из нее рабу.
