У нее оставалось несколько дней. Да, действительно, всего несколько дней. В соответствии с договором после фотосессии она должна будет уехать. Ее работа скоро закончится. И ее время тоже. Но она чувствовала себя как тогда, когда лежала на камне, нагретом летним солнцем.
Мне не хочется отсюда уходить.
Она вспомнила, что Джефферсон поспешил прервать этот разговор. Он всегда сам прерывал их разговоры. Ей хотелось, чтобы отношения между ними стали глубже. Ему – нет.
И это хорошо. Хорошо, что хотя бы один из них оставался прагматиком, когда ходивший вокруг шторм грозил увлечь их в свой мощный водоворот.
Энжи снова взглянула на набросок. Если в мире существует платье, способное пробудить в мужчине лучшие намерения, то вот оно. Только этого ли она хотела добиться?
Да, именно этого. Энжи больше не мечтала о безопасности. Ей хотелось броситься в этот шторм, отдаться на милость любви.
Любовь.
Снова посмотрев на рисунок, она почувствовала, как свежая сила этого слова омыла ее с головы до ног. Разве могла она отказаться от этого?
Она с тоской подумала о той женщине, которой была – пусть и недолго, – когда на озере бушевал шторм.
Бесстрашной.
И снова захотела стать такой. Бесстрашной.
А как же подготовка дома к визиту фотографов? Она сделает и то и другое. Она должна стать и бесстрашной, и прагматичной.
Конечно, любой, кто мог уговорить тридцать сопротивляющихся подростков научиться шить и печь печенье, наверняка справился бы с таким заданием.
Энжи встала из-за стола и, подойдя к ящикам, где лежали отрезы тканей, принялась рыться в них. Это была подборка образцов. Будто их положили сюда не для использования, а для красоты. Чтобы добавить комнате ярких красок. Она могла бы смастерить из них очередную пляжную накидку. Но платье, которое нарисовала…
Она подошла к окну и, выглянув наружу, посмотрела на темное озеро. Ветер приподнял легкую штору, и это привлекло ее внимание.
Энжи громко засмеялась. Штора была сделана из гладкого белого шелка. Она провела по ткани пальцами. Нет, нельзя шить платье из его штор. Или можно?
Прежняя Энжи наверняка не смогла бы. Новая залезла на стул и сняла штору с крючков.
Джефферсон ни за что не признался бы, что так сильно скучает по Энжи. С той ночи, когда они танцевали в гостиной. В минуту слабости ему захотелось дать ей все, чего она хотела. Он пригласил ее на вечер в Энслоу и почти не виделся с ней.
Энжи вихрем носилась по дому, с остервенением что-то мыла и терла, готовя комнаты к фотосъемкам, а потом скрывалась у себя в комнате наверху.
Она успевала готовить еду, должно быть, по ночам, и оставляла ему записки, как ее подогреть. Джефферсону ее не хватало. Радовало только то, что впереди целый вечер, когда они поедут в Энслоу и будут просто развлекаться.
В субботу вечером он вышел из своей комнаты. С Хейли ему часто приходилось бывать в разных местах, куда полагалось являться при параде: в опере, в театрах, на благотворительных балах. Но он уже давно так не одевался. И давно не испытывал такой странной неловкости, граничившей с робостью. Стоя в холле, он просунул палец под воротник рубашки и попытался оттянуть его от шеи, чтобы хоть немного вздохнуть.
С лестницы, ведущей в комнату Энжи, донесся какой-то звук. Джефферсон медленно повернулся. И, вытащив палец, уронил руку. Бесполезно. Он все равно не смог бы вздохнуть. Все мысли о том, какое впечатление произведет на Энжи, умчались прочь, когда он увидел ее. У него перехватило дыхание.
Неужели эта женщина Энжи?
Даже в своем суперсексуальном купальнике она не произвела на него такого сногсшибательного впечатления.
Она скользила к нему в облаке чего-то белого. Платье облегало ее выше талии, подчеркивая чувственные изгибы чуть тронутых солнцем плеч, а ниже расширялось воздушной белой пеной. Она выглядела как принцесса из сказки.
– Что? – спросила она, остановившись на ступеньках.
Неужели не понимала, что похожа на волшебное видение?
– Ради бога, откуда взялось это платье? – сдавленным голосом промямлил Джефферсон, хотя хотел сказать, совсем другое. – Могу поклясться, что в «Эмпориуме» нет ничего похожего.
– Вы смотрели фильм «Звуки музыки»?
– А-а? Да.
– Шторы, – подсказала Энжи. – Боюсь, мне пришлось позаимствовать у вас шторы.
Джефферсон слабо помнил сцену из фильма, где шторы превращались в театральные костюмы. К тому же это кино, где за кадром скрывалась целая команда костюмеров и портных, совершавших все эти превращения.
– Как вы это сделали? – Ему на ум пришел фильм «Золушка».
Словно под действием невидимого магнита, он подошел к лестнице и замер, глядя снизу вверх на пышное облако платья с облегающим верхом и нежную наготу плеча.
– Мне всегда хотелось этим заниматься. Люблю придумывать одежду.
– Так почему же вы этим не занимаетесь? – В его голосе слышалось удивление.
– Мне сказали, что надо выбирать практичную профессию. Я так и сделала. Вместо того чтобы заниматься тем, что мне по сердцу.
Энжи смотрела на него с обезоруживающей искренностью, будто теперь все изменилось, и отныне она собиралась во всем следовать велению своего сердца. Он вдруг понял, что не только платье делало ее такой прекрасной. Она будто светилась изнутри. Он пригласил ее на танцы, желая сделать подарок, дать ей то, что она всегда любила.
Джефферсон задумался о природе подарков. Они возвращались к нему. Казалось, убежище, которое он дал ей, пустив в свой дом, позволило Энжи постепенно раскрыться.
И вот теперь перед ним сияющая, уверенная в себе женщина. Женщина, которой она была на самом деле, которой должна быть всегда.
А значит, его дар возвращался к нему. Ведь следом за ней и он возвращался к жизни. Подарок обрушился на него с такой силой, что мгновенно разбил вдребезги остатки тщательно выстроенной обороны, которой он окружил свое сердце.
Когда Джефферсон протянул ей руку и Энжи дала ему свою, его охватило ощущение, будто он ступает по черепкам своих разбитых доспехов.
Он больше не мог сопротивляться и почтительным поцелуем приложился к ее руке, а потом поцеловал в щеку.
Они добрались до Энслоу на катере. Эта поездка, чернильные воды озера, белые брызги на фоне темного неба стали прелюдией к дальнейшему волшебству. На городском причале оказалось так много лодок, что Джефферсон с трудом нашел место для швартовки. В конце причала стоял запряженный лошадью экипаж, поджидавший гостей, прибывших по воде, чтобы доставить их в зал городского собрания.
Интерьер зала украшали гирлянды из тысячи сияющих маленьких лампочек, освещавших помещение до потолка, поднимаясь по стенам, подобно вьюнкам, и подчеркивая очертания столов, накрытых праздничными скатертями.
