– Ой, – сказал Иван Аркадьевич, – не думал, что все настолько запущено.
Елена Петровна в ответ шумно высморкалась, покашляла, сунула платок в карман и широким жестом разрешила режиссеру пройти в свои хоромы. Варламов протянул ей букет и шампанское и… ушел.
– Козел, – вздохнула Елена Петровна, отметив, что у нее снова прорезался голос.
Она захлопнула дверь и решила еще поплакать, легла на кровать и стала давить из себя слезу. Слеза никак не давилась: то ли она уже все выплакала до прихода урода Варламова, то ли розы такие красивые были – она не знала.
Снова позвонили в дверь.
«Да что же это такое! – возмутилась Зотова. – Почему в покое никак не оставят?»
На пороге стоял Варламов с большим пластиковым пакетом.
– Иди ложись в постель, я сейчас, – дал он указание, проследовал в кухню и начал там хозяйничать, как у себя дома.
Елена Петровна хмыкнула. Хам – он и в Африке хам. Впрочем, приказание «иди ложись в постель, я сейчас» звучало очень многообещающе, и Зотова вернулась в комнату, чтобы проверить, как поживает ее любимая двухкилограммовая гантель. Убедившись, что с гантелью все в порядке, Елена Петровна прилегла, как царица, на высокие подушки, изобразив на лице недоступность и недосягаемость.
Варламов вернулся с подносом, в носу защекотало от аромата корицы. Иван Аркадьевич приготовил для нее глинтвейн. Помимо кружки с горячим напитком, на подносе стояли тарелка с фруктами, баночка меда, малиновое варенье и прочие вкусности. Елена Петровна почувствовала себя счастливым Карлсоном и благосклонно разрешила Варламову заняться ее лечением. Доктор Айболит из Ивана Аркадьевича получился отменный, не прошло и получаса, как она почувствовала себя намного лучше, жесткий, колючий комок в груди рассосался, перестало болеть горло, и насморк куда-то испарился. Варламов укутал ее одеялом, нежно промокнул влажной хлопковой салфеткой лоб. Нестерпимо захотелось спать, сопротивляться Морфею не было никаких сил, глаза сами собой закрылись.
В дверь позвонили.
– Кто там еще? – застонала Елена Петровна.
– Лежи, я открою, – поднялся Варламов. – Но учти, если это твой поклонник какой-нибудь, то разговор у меня с ним будет короткий.
– Грозный какой, – рассмеялась Зотова. – А если там не один поклонник, а целая рота? – Варламов ничего не ответил, пошел открывать. – Накаркала, елки-моталки, – услышав в прихожей знакомые мужские голоса, расстроилась Елена Петровна.
С дружеским визитом к ней пожаловали Рыжов, Трофимов и Палыч. Первым в комнату влетел Трофимов с бутылкой гранатового сока и апельсином.
– Представляете, Елена Петровна, они все живы! – заорал Вениамин, поставил на тумбочку сок, уселся на ее кровать и протянул ей оранжевый цитрусовый. – Как вы себя чувствуете? – наконец догадался спросить он.
– Нормально я себя чувствую. Кто – они? – закатила глаза к потолку Елена Петровна.
– Дети, они все живы.
– Какие дети?
– Дети янтаря, правда, они уже не дети. Я нашел то дело о враче.
В комнату вошли Палыч с Рыжовым.
– Леночка Петровна, моя жена тут вам передала куриный бульон.
– Спасибо, Володя, – растроганно улыбнулась Зотова.
– А моя – пирожки с капустой и мясом, – сглотнул слюну Палыч.
Рыжов вытащил из пластикового пакета трехлитровую банку и поставил ее на тумбочку. Палыч выудил откуда-то из-за пазухи внушительный бумажный сверток.
– Боже мой, куда мне столько? Может, вы перекусите? Давайте, ребятки, не стесняйтесь.
– Некогда, мы с Палычем на минутку заскочили.
– А я один пирожок возьму, – зашуршал бумагой судмедэксперт.
– И я возьму, – потянулся к свертку Трофимов.
– Тогда и я, – сдался Рыжов, схватил пирог и целиком сунул его в рот. – Да, чуть не забыл, – пробурчал он с набитым ртом. – Не получается ничего у меня с маршрутом Москва – Смоленск. Не сходится. Чтобы успеть сесть в берлинский поезд, Цыплаковой нужно было ехать со средней скоростью 110 километров в час. Учитывая, что после Московской области дороги не очень хорошие, то часа два она должна была гнать свою тачку со скоростью не менее 140–150 километров в час. Это довольно тяжело, к тому же вы говорили, что Цыплакова правил никогда не нарушала.
– Начинается, – разозлилась Елена Петровна и с остервенением принялась чистить апельсин. – Володя, Цыплакова призналась в преступлении – раз. Ее опознала проводница – два. Проверь, пожалуйста, еще раз. Ты где-то ошибся в расчетах, – попросила она, раздраженно отложила очищенный цитрус на тумбочку, с трудом сдержавшись, чтобы не засветить апельсином в криминалиста.
– Да, брат, ты что-то ботву гонишь, – влез Трофимов, с аппетитом чавкая. – Даже если предположить, что проводница ввела следствие в заблуждение, то какой смысл Цыплаковой сознаваться в убийстве, которого она не совершала?
– А я знаю, зачем? Это ваши проблемы, а мое дело – экспертное заключение дать. Короче, я все сказал, – сообщил Вова, схватил еще один пирожок и затолкал его в рот.
– Что ты про детей говорил? – перевела тему Елена Петровна. – Ты с Трегубом пообщался?
– С Константином Аполлоновичем пообщаться не вышло, я его дело в архиве раскопал, потом нашел список пациентов и проверил: все они живы и здоровы по сей день. Доктор Лиманский, похоже, маг и волшебник.
– Лиманский? – спросил Варламов, который, как радушный хозяин, вошел в комнату с очередным подносом, на котором стояли три чашки кофе. – Случайно, не Марком его зовут?
– Макаром его зовут, – уточнил Трофимов, взял с подноса чашку и поблагодарил Варламова.
– Макар для иностранцев труднопроизносимо. Возможно, это он.
– Ты о чем, Иван Аркадьевич? – спросила Зотова.
– Марк Лиманский на днях скончался в одной из клиник Германии. Я в немецкой газете, которую ты мне подарила, прочитал об этом. Сердце у него больное было.
– А с чего это про него в газетах пишут? – спросил Трофимов.
– Пишут, потому что он известным человеком был. Марк Лиманский считался одним из лучших в мире специалистов по лечению онкологических заболеваний у детей. Работал в детской больнице при одном из монастырей Италии. Он продолжал работать, даже когда серьезно заболел. Лечил детей, пока не слег. Встал вопрос о срочной операции на сердце, и было принято решение его в одну из лучших клиник Германии перевезти. Но операцию Марк Лиманский не пережил, хотя врачи боролись за его жизнь до последнего, понимая, что все бесполезно. Когда грудную клетку вскрыли – впали в транс. Непонятно вообще, как Лиманский столько прожил, на ногах несколько инфарктов перенес. Удивительный человек был.
– Все ясно, Холмогоров ездил в Германию, чтобы встретиться с Лиманским, – заключила Зотова. – Монахиня, которая ехала в поезде, похоже, не случайно в Москву направлялась. Холмогоров тоже не случайно оказался с ней в соседнем купе. Что-то на душе у меня неспокойно как-то. Вень, почему ты с Трегубом до сих пор не переговорил?
