Я влетел на разгоряченном коне в огороженное рогатками пространство импровизированного военного лагеря и осадил скакуна около радостно аплодирующих караульных.
– Лейтенант Буланже, адъютант его высочества принца Богарне. К командиру.
Сержант, командовавший часовыми у въезда, кивнул одному из подчиненных:
– Доложи полковнику Карбону.
Я устало вытер пот со лба, мысленно благодаря Деда, заставлявшего как «Отче наш» заучивать личные данные генералов и офицеров французской армии. «Луи Карбон де Кастель-Жалю, – всплыло в моей памяти. – Представитель древнего, но захудалого баронского рода, гасконец. В 89-м вступил в национальную гвардию, в 93-м чуть было не пошел на гильотину как аристократ и заговорщик. Правда, ничего этого за ним не водилось, ибо, кроме титула, его предки уже лет двести не имели ничего за душой. И все, чем мог гордиться их наследник, – вереница отменных храбрецов, воевавших со всеми, кого очередное его величество именовал врагом. Но революционный суд подобные мелочи не интересовали. И все же удача, как известно, не равнодушна к гасконцам, и молодому офицеру удалось выжить и отправиться в итальянский поход вместе с первым консулом. И с той поры он день за днем рьяно доказывал, что удача не зря сделала такой выбор».
Луи Карбон сидел, прижавшись спиной к русской печи, и мучительно пытался не спать.
– Лейтенант Буланже, – представился я, – адъютант его высочества!
– Лейтенант, что ж ты так кричишь? Люди устали, отдыхают. – По лицу командира конно-егерского полка было видно, что отдыхал он давно и, вот как сейчас, урывками.
– Прошу извинить, господин полковник.
– С чем пожаловали?
– Его высочество приказал доставить к нему пленных, которых вы намедни взяли в схватке у моста.
– Доставить? – Полковник с сомнением поглядел на меня. – Сколько с вами людей?
– Двое. Еще двое были с сержантом Маркетти. Он был направлен к вам с продовольствием. Мы шли вместе, но у меня расковалась лошадь, пришлось искать кузню…
Карбон нахмурился.
– Лошадь расковалась. Вы давно служите, лейтенант?
– Чуть больше года, но в строю недавно.
– Оно и видно. На ваше, черт возьми, наше счастье, сержант Маркетти добрался без происшествий. – Он кивнул ординарцу, стоящему в дверях: – Позови-ка этого удальца. Надеюсь, лейтенант, утреннее приключение вас научило уму-разуму. Но если нет, то вынужден сообщить, что преступным легкомыслием вы чуть было не погубили себя и своих людей!
Я тяжело вздохнул и потупился, невольно радуясь повороту разговора: того, кого ругают за глупость и неловкость, редко воспринимают всерьез.
– Ладно, – махнул рукой полковник, – я вам дам десять всадников. Надеюсь, после той взбучки, которую мы устроили этим чертовым казакам, они не рискнут сунуться на какой-никакой отряд.
– Полагаю, вы правы, месье, тем более что принц уже совсем близко.
Луи Карбон примирительно кивнул.
– Сам-то родом откуда?
– Из Понтуаза, – соврал я. – Это недалеко от Парижа.
– Да, знаю, доводилось бывать.
– Вот как раз рядом с монастырем кармелиток мой дом.
Полковник кивнул, вспоминая, должно быть, окрестности монастыря. Но ясно было одно – лед был сломлен. В этот момент в комнату, браво щелкнув каблуками, вошел Маркетти.
– Разрешите обратиться к господину лейтенанту? – поедая глазами полковника, рявкнул сержант. Тот кивнул. – Ваше приказание выполнено: продовольствие доставлено, потерь нет.
– Собирайтесь в обратный путь, Маркетти. Забираем пленных. Раненых, если таковые есть, – на телегу, остальных привяжите за руки к борту.
– Слушаюсь, господин лейтенант! Разрешите идти?
Я поглядел на старшего по званию.
– Выполняйте! – скомандовал тот. – Да, кстати, приказ-то у вас есть? – вспомнил полковник.
– Его высочество сказал, что по столь незначительному поводу ему недосуг писать отдельные приказы. Если он станет по каждой мелочи пачкать бумагу чернилами, то ни на что другое у него не останется времени.
– Это верно, – усмехнулся барон.
– …Но если, как он сказал, у вас появятся сомнения, он просил напомнить, как вы несли караул в день его провозглашения вице-королем Италии.
– Надо же, – улыбнулся в усы старый вояка, – не забыл. Ладно, чего уж там, лейтенант, забирайте казаков, людей я вам дам. А все же голову берегите, если хотите вернуться в свой дом около монастыря кармелиток. Здесь с нею распрощаться – как чихнуть. Покуда суд да дело, немного передохните. Устали, поди, с дороги.
Обратный путь был недолг, всего-то версты полторы, не более. За это время Феличиано Бьяджи, сидевший на возу рядом с Маркетти, успел незаметно развязать веревки, удерживающие пленников у бортов повозки. А заодно и приподнять сено, демонстрируя спрятанные под ним заряженные пистоли. Когда с этим было покончено, я развернул коня и без лишних слов выстрелил в грудь ближайшего егеря. Не ожидавшие подвоха, те не успели даже толком схватиться за оружие. Не успел еще рассеяться пороховой дым от первого выстрела, как все французы лежали на земле.
– Одного следовало оставить, – покачал я головой, глядя на следы побоища. – Ладно, коли так, то уж так. Скоро здесь пройдет генерал Богарне, оставлю ему визитный билет. А теперь, – я обвел взглядом казаков, обшаривающих трупы и седельные сумки вражеских кавалеристов, – в седла – и уходим.
– Так мы того, сами по себе.
Я бросил взгляд на говорившего. Двух мнений быть не могло, передо мной стоял Деришапка, физиономия его была, как и прежде, довольно угрюма, и хотя глаза смотрели с вызовом, во всем облике чувствовалась какая-то опасность.
– На данный момент вы находитесь в моем отряде, действовать будете так, как я вам скажу.
– Так де ж тот отряд? – оскалился Деришапка. – Нас-то всяко поболе будет.
Я покачал головой и свистнул в два пальца. Из леса без спешки начали выезжать гусары Чуева.
– Ишь ты! – Сотник помрачнел. – Запасливый. Ладно. – Он бросил на телегу пистолет и раздобытую у кого-то из егерей саблю. – Твоя взяла. Рубай казачью голову.
– Господин сотник, – я нахмурился, с трудом сдерживая желание если не рубануть по бычьей шее освобожденного пленника, то хотя бы свернуть ему скулу набок, – вы, должно быть, полагаете, что я тут намерен учинить самосуд? Лишить вас жизни?
– Да кто ж о князе Трубецком-то не слыхал? Проще у голодного волка кость отобрать, чем с вами о милосердии рядиться.
– Это правда, и я вам ничего не спущу. Однако же до конца войны и ваша, и моя жизни нужны Отечеству. Так что сражайтесь достойно и, быть может, умрете со славой. А теперь извольте прекратить молоть чушь и следуйте за мной.
