Работал.
Я работал несколько часов, в результате чего вся кабина ледового танка оказалась плотно забита разными вещами. Подушками, табуретками, тумбочками, мячами, тазами. Плотно. Очень плотно.
В результате я оказался как бы в коконе, и чувство пустого пространства и чуждого присутствия улетучилось. Я уже собрался уехать, но так и не уехал.
Я увидел.
Увидел. До строения было далеко, но я увидел. Над входом чернела подкова. Изогнутая железная дуга, знак счастья. Надо было ее снять. Я ее сниму, и у меня будет все. Много всего, и нормальные дети, это самое главное.
Я хотел просто снять подкову, но вдруг подумал, что надо зайти и посмотреть, как там внутри, что там внутри под подковой. Я снял подкову и проник в строение. Внутри было много маленьких тюленей. Они сидели в комнате и что-то делали, но когда я вошел, они будто смотрели все на меня, я не выдержал и тут же выбежал.
Я еще кое-что там увидел. Кое-что. Не совсем там, а чуть в стороне.
День 98
Завтра старт. Корабль почти готов, погрузка заканчивается. Закачивают в баки воду.
Больше со мной никаких приключений не произошло. Я добрался до корабля. Привез тюленей больше, чем остальные, но потерял весь экипаж. Не очень удачно. И вообще рейд оказался не очень удачным. Пропала одна группа, а еще в четырех других тоже случились потери. И на базе были сложности. Сначала проблемы с герметичностью, затем с прессом и дробилкой. Пресс не выдавал положенной мощности, дробилка дробила слишком крупно, из-за этого биореактор закипел и синтез белка прерывали два раза. Пришлось перебросить экипаж с плавки льда на починку оборудования. Оборудование починили.
Один раз я видел отца, он похвалил меня, сказал, что я показал себя с лучшей стороны и что в следующий рейд я пойду уже командиром группы. И еще сказал, что следующий рейд будет скоро – мы взяли не так уж много. Нет, конечно, этого хватит, но только впритык. На рацион В мы сядем уже через полгода. Но на рационе В жить можно, я это уже говорил в самом начале. Кое-как можно. А следующий рейд будет удачным, я в это верю. Мы пойдем зимой, но все равно рейд будет удачным.
А вообще я не знаю, что думать, наверное, я устал.
День 103
Старт прошел незаметно.
Мне предложили посмотреть на планету, я посмотрел. Планета на самом деле белая. Белая и гладкая. Я устал от белого. Но я знаю, что это все мне будет сниться. Это мне уже снится. Сны, заполненные белизной. Странные поселения. Когда мне начинают сниться поселения, я просыпаюсь.
Там, в последнем поселении, где я нашел подкову, я видел еще кое-что. Возле одного из строений. Видел кое-что.
Кое-что.
Черемша
Я лучший лесник. Я спокоен. Я знаю, что будущее есть. Солнце взойдет, снова опустится, а потом снова взойдет. Так будет, так было. Каждый день. Каждый день все последние годы. Кто-то сошел бы с ума, а я нет. Нет. Главное, не вывихнуть плечи.
Главное, не вывихнуть плечи.
Вода была зеленоватая. Зеленоватее обычного, Пауль не стал мыться. Нет, они, конечно, говорят, что прогоняют воду через нанофильтры, но почему тогда она зеленая? Споры больше микрона, пройти сквозь сетку они вроде как не могут…
А вода зеленая. Значит, все-таки они проходят. Паулю совсем не хотелось, чтобы эта дрянь проросла. Где-нибудь на голове, например. Или под ногтями. Говорят, у одного водника со станции она проросла, так он со страха себе пальцы сварил. Сначала взял и в кислоту сунул, а потом сварил.
Пауль не хотел варить свои пальцы, он слышал про фантомные боли. Сваришь пальцы, а потом тебя будут преследовать фантомные боли. Это когда болит то, чего нет, ты пальцы вроде бы сварил, а они болят. Пауль не хотел так, не хотел, чтобы еще даром болело, он решил, что мыться сегодня не будет, потом помоется, завтра пусть, и закрутил кран. Трубы свистнули и замолчали. Пауль смотрел в зеркало и думал. Думал, что это все, конечно, же его страхи, а споры не опасны, это каждый ребенок знает с малолетства. Споры не опасны… А у одного слесаря они проросли из глаз. Он проснулся, а ничего не видит.
– Ненавижу зелень, – сказал Пауль негромко. – Ненавижу зелень.
Если говорить «ненавижу зелень» сто семнадцать раз в день, то зелень не привяжется. Точно не привяжется.
Это все страхи, подумал он. Я могу логически мыслить, я понимаю, что если уж мы ее едим в сыром виде, то какой смысл бояться отфильтрованного сока? Но все равно боюсь. Как все, боюсь. Боюсь, ненавижу. Сто семнадцать раз в день. Поганый цвет. Поганый. Нет поганее. Вчера сопляк заявил, что если каждый день тысячу раз говорить «ненавижу зелень», то через год перестаешь ее видеть вообще, верное дело. Только никто не может говорить так долго, требуется большое терпение.
– Ненавижу зелень.
Пауль достал с полки оранжевые очки. Мир приобрел привычный нормальный цвет. Раньше Пауль хотел поставить оранжевые линзы, многие ведь ходят с линзами, но линзы ему не пошли. Оказалось, что линзы сильно жмут, за ночь глаза не успевают отдохнуть, а утром нужны свежие глаза, а то подрезаться можно.
Пауль надел очки, спустился в кладовку, взял три косы. Вообще-то полагаются две косы, штатная и запасная, но Пауль всегда брал и третью. Для надежности. У одного лесника сломалась коса, а потом он наткнулся второй косой на штырь, торчащий из земли, и вторая коса сломалась тоже. Пришлось ему бежать за третьей, и фронт оголился, а закончилось тем, что всем пришлось работать два часа сверх плана.
Спрятав косы, Пауль посидел немного на сундуке, так полагается, для удачи, потом вышел на улицу. Как всегда, с утра посмотрел на небо. Чистое, синее, а через очки оранжевое. Безоблачное, тоже как всегда. Пауль вообще облака видел всего два раза, и то давно, семь, наверное, лет прошло. Они были похожи на пену и на вату.
Возле велосипеда возился сопляк. Его мать в прошлом году заблудилась, она тоже работала на подсеке. А еще раньше заблудился ее муж, отец мальчишки. Они все заблудились, и сопляка подселили к Паулю, Пауль его теперь воспитывал, поскольку был его соседом. Каждое утро мальчишка должен был проверять велосипед, если велосипед был не в порядке, сопляка надлежало колотить, таков порядок.
– Паш, – заныл мальчишка, увидев Пауля, – можно я вечером пойду, а?
– А спать кто будет? – спросил Пауль.
– Ну, почему нельзя играть? Я всего час. Ну, я пойду…
Пауль поглядел на сопляка. В шахматы он играет! Пауль хмыкнул. Один старый учит их играть в шахматы зачем-то. Один учит играть в шахматы, другой строит модели кораблей. Никто никогда даже лужи не видел, а он строит корабли. Лично Пауль бы послал этих старых на побеги, но на побеги их не посылали, даже напротив, платили маленькое пособие. Чтобы они строили свои корабли, играли в шахматы, рисовали картинки и бренчали на гитаре.
