Впервые с тех пор, как они познакомились, он пытался ей все это объяснить в надежде, что она поймет, услышит не слова, которыми они так часто перекидываются попусту, а просто вот возьмет да и поймет, вникнет, сумеет постичь, даст этому себя пронять. Он заглянул ей в глаза взором обнаженности и смирения, а затем поцеловал в губы, сперва тихонько, как бы от всей своей внутренней сущности, а потом с удовольствием, со страстью и вожделением, вложив в этот поцелуй все свое тело. Сперва ее губы были сухи и уклончивы – конечно, после такой сцены! – но через миг помягчели и вкус сменили с какого-то болезненного на нечто вроде молока и меда, что означает мир с самой собой, мир и довольство. Это ее состояние он любил и прерывать его никогда не стал бы, потому что именно этого он и добивался – чтобы она была мирной и довольной, причем всегда, а не только в ситуациях вроде этой.
– Давай сядем и выпьем, – сказала женщина.
– А, да, конечно!
Они сели за стол на кухне и принялись выпивать.
– Я так взволнована! Поэтому мне надо выпить. Хочу напиться. И ты чтобы тоже напился.
– Легко.
– Это ж какое счастье, что я завтра с ними увижусь!
На мгновение мужчине показалось, что она имеет в виду детей, но он тут же вспомнил, что завтра приезжает ее подружка с мужем, и все понял.
Одним глотком осушив до льда свой стакан, он налил в него еще.
– Это у тебя было неразбавленное?
– Да.
– Давай так, чтобы в стельку.
– Легко.
– Пьяным в хлам ты мне больше нравишься.
– Ну, стало быть, твое здоровье!
– Ты такой милый, когда напьешься! Может, позвоним кому-нибудь, позовем в гости?
– Кого?
– Элен и Чарли, например.
– Но они были у нас вчера.
– Кого бы тогда…
– Не знаю. По мне, так лучше бы никого, но если тебе кого-то хочется видеть, звони.
– Давай посмотрю в записной книжке.
– О’кей.
Женщина принесла свою записную книжку и принялась читать фамилии в алфавитном порядке. Все это были люди главным образом из Нью-Йорка или Голливуда. Каждый раз, когда запись указывала на людей из Сан-Франциско, это был кто-нибудь вроде Элен и Чарли, и женщина зажимала нос. И он ее не очень винил, потому что ему тоже было с ними скучновато. С этой парой они познакомились случайно – то ли на верхнем этаже отеля «Топ-оф-зе-Марк», то ли в «Ванессиз», то ли в «Фермонте», а может, и в каком-то еще заведении, куда жители Сан-Франциско ходят, когда хотят что-нибудь, что называется, отметить. Все остальные в ее списке – те, что из Нью-Йорка и Голливуда, – по большей части были знаменитости, но скучновато было и с ними тоже. С ними было даже еще скучнее, чем с людьми из Сан-Франциско, если уж на то пошло. А некоторые из них были и вообще, если вдуматься, в чем-то чудовищны.
Наконец она добралась до человека, который лет тридцать играл в кино злодеев, а теперь пребывал на заслуженном отдыхе, посвятив себя пятой жене, женщине на тридцать с лишним лет его моложе, а также их приемному сыну и дочери.
– Они ведь нравятся тебе, правда же? – сказала женщина.
– Ну, против ничего не имею.
– Мы так здорово проводили с ними время, когда были в Нью-Йорке. Оба такие обаяшки, да и от тебя в восторге. Почему бы не позвонить им, чтобы прилетели с нами вместе выпить? Они живут недалеко от Бербанка, самолеты оттуда летают каждый час. Они были бы здесь к часу или к двум, и можно было бы пить до четырех или пяти. А спать их можно уложить наверху или отправить в отель. Ты можешь съездить, привезти их из аэропорта на машине. А я дома подожду. Бояться не буду: ворота будут заперты. Давай им позвоним.
– О’кей.
Женщина принесла из коридора телефон, водрузила на кухонный стол перед собой. И через несколько секунд уже вовсю болтала с подружкой. Из их разговора было понятно, что отставной злодей не много устал, но жена, похоже, сумеет его уговорить.
– Она пошла спросить его. Только бы они приехали! И уж повеселимся тогда на славу, у нас ведь еще скотча целых три бутылки.
Отставной злодей колебался, ему эта идея не очень улыбалась, и тогда женщина упомянула то обстоятельство, что утром из Нью-Йорка к ним прилетает еще пара их общих знакомых и они смогут всей компанией позавтракать, а потом устроят совместный шопинг, потом пойдут куда-нибудь пить коктейли, а потом будут обедать и опять где-нибудь пить и болтать. Жена отставного злодея снова пошла его уговаривать, после чего сказала, что они, так уж и быть, попробуют позвонить в аэропорт и в отель в Сан-Франциско, а потом перезвонят.
– Как здорово! – сказала женщина. – Я знаю, они приедут. Я буду в новом платье, а ты побреешься и наденешь темный костюм. Сейчас много не пей, тебе ведь еще ехать в аэропорт. Можешь уже идти бриться, и я тоже с тобой, приму ванну. Пить начнем, когда они будут здесь.
– О’кей.
Он допил третью стопку и пошел в ванную бриться. Стоя под душем, услышал, как женщина объявила:
– Они едут! Будут в аэропорту в час пятнадцать. А если на этот рейс не успеют, будут здесь в четверть третьего. Давай скорей, мне нужна ванна.
– О’кей.
Глава 19
Побритый, в темном костюме, он ехал их встречать в аэропорт, начиная ощущать действие трех порций виски, которые выпил перед душем, и еще двух, которые выпил после. Чувствовал себя при этом хоть куда.
А сделаю я это так, произнес он почти вслух. Возьму деньги, которые выиграл сегодня. Половину опять поставлю на бегах. Если проиграю, пущу в игру остальное. Если выиграю, на денек сделаю передышку. Послезавтра сделаю то же самое. Думаю, выиграю. Ведь все, что нужно, – это правильно угадать. Что же я – не сумею правильно угадать? Поставлю опять «на все случаи», чтобы, если абсолютно правильно угадать не получится, все-таки что-нибудь да выиграть или хотя бы не проиграть. Мне всегда везло, повезет и завтра, и послезавтра тоже. И никогда мне везти не перестанет. Мне всегда нравилось писать, но никогда это не нравилось мне больше, чем радоваться жизни. Я понимаю, что надо работать в поте лица, вкалывать серьезнее, чем это делаю я, но зачем? Сейчас у меня нет на это настроения. Множество людей вкалывают вовсю, но им не везет, и их результаты куда скромнее моих. Вкалывать-то они вкалывают, а получают шиш, потому что нет у них моего везенья. У них, кстати, и вид соответствующий. Выглядят как черт-те что, а уж как себя чувствуют, это можно только догадываться. И настоящей радости от жизни никогда не получают. На это у них нет ни времени, ни энергии. С жуткой серьезностью они бьются над работой, а удачи нет как нет, поэтому они быстро стареют и умирают, не вкусив вообще никакой радости жизни. И зачем все эти труды? Чтобы критики (тоже, между прочим, невезучие и никогда в жизни, наверное, не решавшиеся чем-нибудь рискнуть) собрались всей своей немногочисленной невезучей кучкой и сказали, что все написанное этими неудачниками дрянь? И дело не в том, что это не так. Что, как не дрянь, может сочинить писатель, который не знает вкуса удачи и ни разу в жизни не пошел на риск? Конечно дрянь, но они над этой дрянью еще и в поте лица работают – в надежде, что кто-нибудь внезапно выдумает новое мерило, согласно которому эта их дрянь и гадость, именно по причине выдающейся гадостности, как раз и окажется великим искусством. Писатель, не знающий, что такое удача, может и впрямь, наверное, найти себе в подобных мыслях утешение. Вдруг его писанина окажется настолько вялой, скучной и безнадежно нечитабельной, что ее признают великой литературой? Любой писатель-неудачник может спросить: а что такое великая литература? И ответить так, как ему будет угодно. А я вот как раз удачник, и мне эти вопросы ни к чему. Все, что мне нужно, – это перестать волноваться о детях. Дети ведь чьи? Они ее и одновременно мои, и мои волнения о них никакой пользы им не принесут. Все, что могут эти волнения сделать, – это спугнуть удачу. Вообще-то, уже семь лет они держат ее от меня на расстоянии, но у меня еще не все потеряно. Все, что я должен сделать, – это перестать волноваться. О детях вообще забыть. Забыть о литературе. Забыть о семье. Забыть о том, что я хочу еще детей. Хотеть можно и дальше. Если я перестану волноваться, они у меня скоро будут. Забыть о ссорах. Забыть обо всем и положиться на удачу. Глянуть на результаты предыдущих забегов, позвонить Лео, сделать ставки, выиграть и забрать деньги. Нельзя ждать от Дейзи, чтобы она шла по стопам жен писателей-неудачников. Зачем ей это? Она красивая женщина, которая чутьем понимает, что в жизни важно, а что нет. И подделку она тоже распознает чутьем. Зачем ей пытаться жить так, как живут жены писателей-неудачников? Они садятся на пол, посасывают шерри и болтают. Их мужья всегда вымотаны: работали в поте лица и все скудные запасы своей энергии растратили. Их несчастные дети без психоаналитика не могут одолеть даже начальной школы. А мы с Дейзи как-нибудь друг к другу притремся. Я просто не буду слишком многого от нее требовать. Как и вообще от жизни. Не буду так переживать, и удача ко мне вернется. Сегодня она уже немножко вернулась, несмотря на то что я все время дико переживал. Надо же, все равно вернулась! Ведь без удачи у меня все равно ничего не получится. А единственный способ вернуть удачу – это перестать волноваться.
