Синди вдруг почувствовала, что весь этот разговор стал слишком личным. А ведь пока они просто спали друг с другом, все было гораздо проще. Тогда все сводилось не к чувствам, а к сексу. И уж если она что и умела в этой жизни, так это четко разделять физические желания и чувства.
Несмотря на все свои заверения о том, что она никогда не станет спать с собственным начальником, Синди сдалась и сделала именно то, что и мечтала сделать последние двадцать четыре часа. Сперва она запустила пальцы в его роскошные густые волосы, а потом крепко прижалась к нему всем телом, вдыхая всей грудью острый мужской запах.
И Гриффин с готовностью притянул ее к себе еще ближе и проложил на ее шее дорожку из поцелуев, а потом прошептал, опалив ее жарким дыханием:
— А разве мы не нарушаем установленную тобой черту?
— Еще как нарушаем.
Ну зачем он об этом заговорил? Хотя сложно винить Гриффина в том, что он уважает установленные ей границы. Пусть при этом и совершенно не считается с ее желаниями.
И Синди сжала его в объятиях, просто чтобы почувствовать, как его тело напрягается в ее руках, а потом отстранилась и поправила на нем свитер.
— Так о чем мы там говорили?
— О кейно-голубых глазах.
Точно, о глазах. А ведь она так толком ему ничего и не ответила. Форма глаз, улыбка, ведь все это не то. И у них с Далтоном действительно совершенно одинаковый пронизывающий оттенок голубых глаз.
Не небесно-голубой, не темно-голубой, а тот слегка даже пугающий цвет морской волны, который так легко спутать с бирюзовым.
Цвет глаз Гриффина, а также их форму она уже успела хорошо изучить, а вот глаза Далтона помнила лишь смутно.
— Ладно, ведь даже если бы мы и могли разглядеть глаза этой девочки, они все равно мало бы что нам сказали. Ведь они вполне могут оказаться карими, но при этом она все равно может оказаться дочкой Холлистера.
— Нет. Если она действительно его дочка, у нее голубые глаза.
— Это еще почему? Разве у ее матери не могли быть карие глаза?
Гриффин неопределенно пожал плечами:
— Просто мои инстинкты подсказывают, что отец предпочитал строго определенный тип женщин. Моя мать, мать Купера и еще одна его любовница, с которой он встречался достаточно долго, так похожи друг на друга, что вполне могли бы быть родными сестрами.
Синди потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл сказанного.
— Ты серьезно?
Гриффин еще раз пожал плечами:
— Ну да. Хрупкие голубоглазые блондинки.
— Я не про то. У него была постоянная любовница, но никто ни о чем не стал ее расспрашивать?
— Шарлин ничего не знает.
— Шарлин? А почему мне это имя кажется знакомым?
— А мне-то откуда знать?
— Это достаточно редкое имя. А ты, случайно, говоришь не о Шарлин Шепард?
— Тогда ее звали Шарлин Девонивич, но да, я говорю именно о ней, а что?
— И все это было еще до того, как она вышла замуж за конкурента твоего отца, Джека Шепарда?
— Ну, вообще-то это было еще до того, как Джек Шепард стал его конкурентом. Тогда они были деловыми партнерами, но после того, как отец расстался с Шарлин, отношения между ними сильно испортились.
Синди невольно присвистнула.
— Знаешь, история «Инноваций Кейна» порой напоминает мне итальянскую оперу.
— Ага. — Гриффин теперь казался немного смущенным. — Разбитые сердца, соперничество, все прямо как в «Отверженных», только без песен.
Синди усмехнулась:
— А ты уверен, что она здесь точно ни при чем? Сколько времени они были вместе?
— Лет десять, наверное.
— Десять лет? Тогда забудь о беременной няне, которая, может, вообще ни разу не переспала с твоим отцом. Если эта Шарлин десять лет была любовницей твоего отца, она вполне может оказаться матерью этой девочки.
— Нет.
— Но ведь ты сам говорил, Холлистер мало кого к себе подпускал достаточно близко.
— У Шарлин нет детей.
— Она вполне могла отдать ребенка на усыновление. И это бы объяснило ту горечь, что буквально переполняет анонимное письмо.
— Нет, — повторил Гриффин. — Шарлин никогда не была беременна.
— Ты не можешь знать этого наверняка. Когда женщины не хотят, чтобы об их положении знали, они скрывают свою беременность как можно дольше, а на последние пару месяцев куда-нибудь уезжают, и…
— Но Шарлин явно не принадлежит к этим женщинам, ведь она никогда не скрывала своих отношений с Холлистером.
— Насколько тебе известно.
— Возможно, ты права, и я действительно не все знаю, но Шарлин была мне как вторая мать.
При этих словах Гриффин машинально поглаживал ее бедра и, похоже, даже не замечал, что творят его руки, но Синди чувствовала — еще немного, и она начнет стонать в голос. Она попробовала отстраниться, но его хватка оказалась на удивление крепкой.
— Тогда тем более понятно, почему ты не хочешь думать, что это именно она могла написать то письмо.
— Ну, вообще-то в детстве я встречался с ней хотя бы раз в неделю, и, если бы она была беременна, я бы обязательно это заметил. К тому же я не помню, чтобы она хоть раз уезжала куда-нибудь на пару месяцев.
Синди нахмурилась. А ведь он прав. Если бы тогда что-то такое действительно было, Гриффин наверняка бы это помнил.
— И кроме того, — продолжил Гриффин, наконец-то ее отпуская, — они расстались очень некрасиво, а если бы у нее тогда был ребенок, она не преминула воспользоваться таким козырем.
— Но ты не можешь знать, что…
— Могу.
Синди еще никогда не слышала, чтобы он говорил таким твердым и уверенным тоном, и несколько секунд она просто недоверчиво его рассматривала, поражаясь тому, как Гриффин сейчас не похож на того обворожительного бездельника, к которому она уже успела привыкнуть.
— Хорошо, пусть Шарлин и не является матерью этой девочки, но она все равно может знать что-то важное.
Гриффин вдруг резко встал и ушел к себе в кабинет, и Синди осталось лишь гадать, что она такого сказала.
Черт, ведь они уже встречались четыре месяца и занимались любовью столько раз, что она уже давно сбилась со счета. А иногда и целыми выходными не вылезали из кровати, наслаждаясь заказанными обедами, и смотрели всякую ерунду по телевизору. Так почему же она так мало о нем знает?
А потом ей пришло сообщение от Джен, и, пока Синди набирала ответ, она смогла немного успокоиться. Ладно, в конце концов, он тоже знает о ней далеко не все. А о многом никогда и не узнает. Уж такие у них отношения. И почему-то Синди вдруг стало очень грустно.
