– Он тебя предупредил, что приедет?
– Нет, – выдохнула я, и мое горло внезапно сжалось.
– Ты хочешь, чтобы я вас оставила?
– Наверное, так будет лучше… Ты не сердишься на меня?
– Нет, конечно… Я думаю, что у меня уже есть готовый план на этот вечер, – весело ответила она, махая передо мной своим мобильником.
– Спасибо.
Как только я пересекла порог, меня охватил запах дров, горящих в камине, затем послышались аккорды пьесы для фортепиано, выводимые старой виниловой пластинкой.
Луи сидел на диване, одетый в простую джинсовую рубашку, расслабленный, такой же знакомый и успокаивающий, как и пламя, которое потрескивало перед ним. Вместо того чтобы наброситься на меня, он ограничился лишь тем, что открыл мне свои объятия и улыбнулся, словно ждал меня дома в конце обычного дня. Я сразу же побежала к нему, чтобы укрыться в кольце ласковых рук.
– Шопен? – спросила я.
– Нет, Шуберт, – ответил он мягким голосом. – Трио для фортепиано и струнных № 1. Аллегро модерато, умеренно быстро.
Однако моя радость в ту минуту была неумеренной. Он не вознаграждал меня таким чудесным сюрпризом с момента… наверное, с нашей самой первой ночи в «Шарме» – я исключила нашу импровизированную свадьбу, поскольку тот подарок тогда поставил меня в очень затруднительную ситуацию. Но в эту минуту, в этой старой лачуге, в которую он сумел вдохнуть жизнь при помощи нескольких нот и нескольких веток, брошенных в очаг, ничто не омрачало моего счастья. Я тут же забыла о множестве вопросов, подпиленном руле управления, который сломал его жизнь в тот же момент, что и его колено, приговоре, отныне висевшем на нем…
Прижавшись к груди Луи, теплой, худой, но при этом такой мягкой, я не думала ни о каком будущем, кроме жизни в ласках.
– Знаю, что немного ускорил нашу встречу… Но не думаю, что папарацци приедут сюда, надеясь отыскать меня тут.
– Зерки знает, что ты здесь?
– Плевать на Зерки. Мои ночи пока еще принадлежат мне…
«Надолго ли?» – подумала я с горечью.
– …а следовательно, и тебе тоже… где бы ты ни находилась.
Его приезд был не просто безрассудным поступком. Это было плотское, трепещущее под моими руками и губами признание в любви.
Несмотря на свою больную ногу – я заметила трость Луи, стоящую сбоку у камина, – он схватил меня на руки и поднял с обескураживающей легкостью. Роза на его шее притягивала мои губы, но он сдержал этот порыв.
– Подожди…
Затем началась ночь, которую он придумал в своих фантазиях по пути ко мне.
На кухне он уложил меня на огромном столе из коричневого дерева и снял с меня одежду, одну деталь за другой, покрывая тут же губами каждый участок обнаженной кожи.
– Я не люблю тебя, – сказал он, обращаясь сначала к моему пупку. – Нет, тебя я выпью.
Когда Луи снял мою белую хлопчатобумажную майку через голову, он набросился на мою шею.
– Тебя я тоже не люблю… я тебя укушу.
Произнеся это, он вонзил свои резцы в поверхность моей нежной плоти, вампир, высасывающий желание.
Затем перенес меня к подножию лестницы и поставил на первую ступеньку. Он стащил с меня юбку резким движением и, стоя на коленях передо мной, уверенной рукой снял трусики.
Луи долго созерцал мою влажную щель, наслаждаясь этим зрелищем, затем наклонился к моим бедрам и припал к ним ртом:
– Лоно… Я тебя почитаю.
Я никогда не видела его столь жаждущим моего тела. Это было так прекрасно! Он поклонялся моему телу, и этот культ полностью свел меня с ума. Я чувствовала, как моя влага обильно течет в глубине влагалища.
Когда он начал лизать меня с той медленной прилежностью, которую я знала в нем, точной и мастерски направленной на самые чувствительные участки, я широко раздвинула ноги и вцепилась руками в его волосы, словно лодка, брошенная в шторм. Но после одной или двух разрядок наслаждения он внезапно прервался и снова перенес меня в дом. Тогда его план стал для меня ясен со всей очевидностью: украсить это место нашим наслаждением, покрыть его полностью нашим настроением, повесить на стены наброски и полотна нашей красоты.
Напротив перил лестничной клетки он взял меня первый раз, устроившись прямо между моими упругими ягодицами.
В маленькой ванной, прилегающей к моей комнате, когда я заглатывала его член с исступлением, слишком долго лишенная этого удовольствия, он обратился к моим губам:
– Благословляю тот день, когда вы в первый раз очутились на мне. Советую вам больше никогда не останавливаться и продолжать сосать меня. Слышите?
Иногда он уводил меня туда, где мы уже были, словно там требовалось нанести второй слой нашей любви, чтобы довести наше творение до совершенства. И тогда мы вновь повторяли нашу позу «по-собачьи» или «лотос», наслаждаясь этим с прилежностью двух сознательных работников. Мы были внимательны к деталям, которые значительно увеличивали наслаждение другого, например, лизнуть член, который только что вышел из влагалища, или коснуться указательным пальцем клитора, когда я прижималась к животу Луи. Чтобы довести меня до безумия, он также вводил палец в мой анус в тот момент, когда волна оргазма сжимала его.
Когда Луи кончил во мне, он посмотрел мне прямо в глаза и произнес:
– Я вас не люблю, вас всех… Я вас Анабелизирую.
На этот раз мы рассмеялись безудержно, со всхлипами первобытной радости, такой свободной, что она еще долго сотрясала нас.
Музыка уже давно прекратила звучать в гостиной, когда мы пошли и растянулись на кровати.
– Думаю, нужно упростить наш шифр, – сказал Луи, задумчиво гладя мое тело тыльной стороной ладони.
– Что? – спросила я, с трудом возвращаясь из сладкой истомы в реальность.
На самом деле последнее время мы редко пользовались нашим зашифрованным языком. Слишком сложно в повседневном разговоре, например, засунуть палец во влагалище, чтобы сказать: «Я нуждаюсь в тебе» или ущипнуть за сосок, что значило: «Я люблю тебя».
– Так что же ты предлагаешь?
– Я предлагаю… – он помедлил на секунду, ища вдохновения, – связать каждую часть тела с буквой алфавита. А – это анус, Б – бедра, В – влагалище, Г…
– Хорошо, хорошо, – перебила я его. – Но как это использовать?
– Все просто: если подчеркиваешь один раз выбранную букву в начале слова, это означает, что ты думаешь о данном участке тела. Если подчеркиваешь ее два раза, значит, стимулируешь определенную часть тела…
– Или лучше просишь другого ее стимулировать, – предложила я.
– Да, хорошо, – согласился он, заговорщицки улыбнувшись.
Я прекрасно видела, что эти игры разума восхищали его так же сильно, как и плотские утехи.
