– Я уронила ведра. Пришлось вернуться и снова набрать воды. Пабби, Блёндаль принуждает нас содержать здесь, в нашем доме, Агнес Магнусдоттир!
– Агнес Магнусдоттир?! – Маргрьет в ужасе перевела взгляд на Лаугу.
– Да, мама, ту самую убийцу! – воскликнула Стейна и, сняв мокрый фартук, легкомысленно бросила его на кровать. – Ту, что убила Натана Кетильссона!
– Стейна! Я как раз собиралась объяснить пабби…
– И Пьетура Йоунссона, мама!
– Стейна!
– Ой, Лауга, да ты просто хотела сама обо всем рассказать!
– А ты не смеешь перебивать и…
– Довольно! – Йоун резко встал, вскинул руки, жестом призывая их успокоиться. – Начни с самого начала, Лауга. Что произошло?
Лауга замялась, но потом изложила все, что могла вспомнить о визите сислуманна. Когда она пересказывала содержание письма, лицо ее залилось румянцем.
Еще не дослушав рассказа дочери, Йоун начал вновь одеваться.
– Да ведь мы вовсе не обязаны это делать! – Маргрьет дернула мужа за рукав, но Йоун в ответ лишь пожал плечами, стараясь не смотреть на ее растерянное лицо. – Йоун, – прошептала Маргрьет. И окинула взглядом дочерей – те сидели, сложив руки на коленях, и молчали, не сводя глаз с отца и матери.
Йоун надел башмаки, с силой захлестнув завязки вокруг лодыжек, и затянул так туго, что тюленья кожа протестующе скрипнула.
– Йоун, уже вечер, – проговорила Маргрьет. – Ты что, собрался в Хваммур? Да там к твоему приезду уже все лягут спать.
– Значит, я их разбужу.
С этими словами Йоун сдернул с гвоздя дорожную шляпу, взял жену за плечи и ласково, но решительно отодвинул с дороги. Прощально кивнув дочерям, он широким шагом вышел из комнаты, протопал по коридору и с грохотом захлопнул за собой входную дверь.
– Мама, что нам теперь делать? – донесся из темного угла тихой голосок Лауги.
Маргрьет закрыла глаза и глубоко вздохнула.
Йоун воротился в Корнсау несколько часов спустя. Вернувшаяся из отлучки Кристин получила изрядную взбучку от Маргрьет и теперь с упреком косилась на Стейну. Маргрьет замерла над вязаньем, раздумывая, не попытаться ли помирить дочерей, когда со скрипом распахнулась входная дверь и миг спустя по коридору загремели мужнины шаги.
Едва войдя, Йоун взглянул на жену. Маргрьет стиснула зубы.
– Ну что? – спросила она, подталкивая мужа к его кровати.
Йоун возился с завязками на башмаках.
– Ну же, пабби! – выпалила Лауга, проворно опустившись на колени. – Что сказал Блёндаль? – Она резко откинулась назад, стягивая башмаки с отца. – Эту женщину все-таки привезут сюда?
Йоун кивнул.
– Все, как ты и говорила, Лауга. Агнес Магнусдоттир заберут из Стоура-Борга, где она содержится сейчас, и перевезут к нам.
– Но почему, пабби? – тихо спросила Лауга. – Чем мы провинились?
– Ничем. Я – окружной староста. Эту женщину нельзя разместить в первой попавшейся семье. За нее несут ответственность власти, а я – их представитель.
– В Стоура-Борге как раз полным-полно представителей властей, – едко заметила Маргрьет.
– И все же ее необходимо переселить. Там было одно… происшествие.
– Что случилось? – спросила Лауга.
Йоун поглядел сверху вниз в ясное личико своей младшей дочери.
– Уверен, что ничего страшного, – наконец сказал он.
У Маргрьет вырвался горький смешок.
– Стало быть, мы смиренно примем эту обузу? Как побитые шавки? – Голос ее упал до свистящего шепота. – Йоун, эта Агнес – убийца! У нас дочери, работники… даже Кристин! Мы в ответе за них!
Йоун одарил жену многозначительным взглядом.
– Маргрьет, Блёндаль намерен возместить нам хлопоты. За ее содержание полагается оплата.
Маргрьет молчала. Когда она наконец заговорила, в ее голосе уже не было прежней воинственности:
– Быть может, нам следует на время отправить девочек из Корнсау.
– Мама, нет! Я не хочу никуда уезжать! – крикнула Стейна.
– Только ради вашей безопасности.
Йоун откашлялся.
– С тобой, Маргрьет, девочкам ничего не грозит. – Он вздохнул. – Есть еще кое-что. В тот вечер, когда эту женщину привезут сюда, я по приказу Блёндаля должен быть в Хваммуре.
У Маргрьет отвисла челюсть.
– Ты хочешь сказать, что ее должна буду принимать я?
– Пабби, ты не можешь бросить маму одну с этой женщиной! – воскликнула Лауга.
– Почему же одну? Здесь будете все вы. Будут офицеры из Стоура-Борга и преподобный. Блёндаль уже все устроил.
– И что же такое важное будет в Хваммуре, если ты понадобился там Блёндалю в тот самый вечер, когда он пришлет в наш дом преступницу?
– Маргрьет…
– Нет, я хочу знать! Это просто несправедливо.
– Мы должны будем обсудить, кто станет палачом.
– Палачом!
– Соберутся все старосты округа, в том числе и из Ватнснеса – те, что будут сопровождать людей из Стоура-Борга. Мы все переночуем в Хваммуре и на следующий день отправимся по домам.
– А я между тем останусь с глазу на глаз с женщиной, которая убила Натана Кетильссона.
Йоун хладнокровно взглянул на жену:
– С тобой будут наши дочери.
Маргрьет хотела еще что-то сказать, но передумала. Бросив на мужа уничтожающий взгляд, она схватилась за вязанье и ожесточенно заклацала спицами.
Стейна, из-под полуопущенных век наблюдавшая за отцом и матерью, взяла свою порцию похлебки и почувствовала, как подступает дурнота. Сжимая двумя руками деревянную миску, она разглядывала кусочки баранины, которые плавали в жирном бульоне. Медленно взяв ложку, Стейна выловила один кусочек, отправила в рот и принялась жевать. И тут же нащупала в нем внушительный хрящ, но, поборов искушение выплюнуть его, тщательно разжевала и проглотила, не сказав ни слова.
* * *
После того как было принято решение перевезти меня в Корнсау, люди из Стоура-Борга по вечерам связывают мне веревкой ноги, как спутывают коней, – желая увериться, что я точно не сбегу. Сдается, с каждым новым днем они все больше видят во мне животное, неразумную скотину, которую следует покормить, чем Бог послал, и укрыть от непогоды. Они держат меня одну в темноте, лишают света и свежего воздуха, а когда нужно куда-то отвести, связывают меня и волокут, куда им угодно.
Здесь, в Стоура-Борге, со мной совсем не разговаривают. Зимой в бадстове я всегда отчетливо слышала шорох собственного дыхания и в конце концов стала бояться даже сглотнуть, чтобы этим громким звуком не привлечь всеобщего внимания. Единственное, что было слышно тогда в бадстове, – шуршание страниц Библии и перешептывания. Я угадывала по губам, что люди то и дело произносят мое имя, причем отнюдь не доброжелательно. Теперь, когда закон велит им зачитать мне вслух какое-нибудь письмо или объявление, они говорят так, словно обращаются к кому-то, стоящему у меня за спиной. И упорно не желают смотреть мне в глаза.
