– Что ты хочешь этим сказать?
Даниэль рассмеялся.
– Где мои башмаки из тюленьей кожи? Где моя новая одежда?
Приступы щедрости у Натана случались, и нередко.
– Просто ты здесь совсем недавно, – заметила я Даниэлю. – Вот увидишь, когда Натан вернется, ты тоже получишь подарок.
– Мне от Натана ничего не нужно.
– Правда? Ты только что сетовал, что служанки на особом счету.
– Мне нужно кое-что от тебя.
Голос Даниэля разительно переменился. Теперь он звучал гораздо мягче:
– Агнес, ты же знаешь, что я тебя обожаю.
– Обожаешь? – рассмеялась я. – Да ты в Гейтаскарде всем уши прожужжал о том, что мы помолвлены!
– Я на это надеялся, Агнес. И теперь надеюсь. Ты не вечно будешь с Натаном.
От этих слов я похолодела. На миг перед глазами все поплыло.
– Что ты сказал?
– Не думай, будто нам ничего не известно. Сигга, Фридрик, я – мы все знаем. Весь Гейтаскард знал, что ты по ночам тайком бегаешь в кладовую, – ухмыльнулся Даниэль.
– Если бы ты меньше времени уделял сплетням, а больше работе, это бы всем нам пошло на пользу. Так что ступай, Даниэль, занимайся тем, ради чего тебя наняли.
Лицо Даниэля исказилось от бешенства:
– Думаешь, ты здесь лучше всех, потому что хозяин хутора соизволил пустить тебя в свою постель?
– Не будь похабником.
– А ты не будь наивной дурочкой. Сколько бы ты ни изображала жену хозяина, замужней женщиной ты от этого не станешь.
– Я его экономка и ничего более.
Даниэль расхохотался.
– Ну да, помогаешь простыни экономить.
И тут у меня лопнуло терпение. Я выхватила у Даниэля косу и ткнула рукоятью его в грудь.
– А ты, Даниэль, кто такой? Слуга, который заглазно чернит своего хозяина? Мужчина, поливающий грязью женщину, которую якобы мечтает назвать своей? Ты мне противен.
Рассказала бы я об этом случае преподобному, если бы он сейчас оказался здесь? Быть может, он уже сделал собственные выводы. Быть может, именно поэтому он и не приезжает.
Я могла бы рассказать ему о другом дне и о волнах смерти. Сигга отправила меня к морю – собрать камней для починки очага, и вот тогда, бродя по берегу, я услышала громкий плеск весел о воду. День выдался безветренный, из тех дней, когда весь мир как будто задерживает дыхание. Море было спокойно.
Натан и Даниэль отправились порыбачить, но сейчас еще утро, возвращаться им рано. Я разглядела, что Даниэль гребет, а Натан сидит в лодке прямо и совершенно неподвижно. Когда они подплыли ближе, я увидела, что лицо Натана стянуто мрачной маской, а руки с такой силой вцепились в борта, словно он борется с позывами рвоты.
Едва они достигли линии прибоя, Натан выскочил из лодки и зашагал по мелководью. Он так загребал сапогами, что мелкая галька разлеталась из-под ног во все стороны.
К тому времени я уже достаточно долго прожила с Натаном, чтобы знать: в таком мрачном настроении его ничем нельзя умиротворить. А потому, когда он, насквозь промокший, топал по песку, я и не вздумала его окликнуть. Проходя мимо, он даже не глянул на меня, но направился прямиком к дому.
Когда Даниэль выволок лодку на берег, я подошла к нему, чтобы спросить, что стряслось. Они что, поссорились? Потеряли сеть?
Даниэля, судя по всему, дурное настроение хозяина изрядно забавляло. Он принялся вытаскивать сети из лодки и несколько сетей вручил мне, чтобы я отнесла их в Идлугастадир.
– Натан думает, что мы угодили под волны смерти, – сказал он. Борода его побелела от осевшей соли. Он прибавил, мол, понятия не имел, что Натан такой суевер.
Они тащили сеть, когда вдруг, словно из ниоткуда, ударили три большие волны. По словам Даниэля, им крупно повезло, что лодка сразу не опрокинулась. Он изо всех сил вцепился в линь и сумел не дать лодке перевернуться, но, подняв взгляд, увидел, что Натан побелел как смерть. Когда Даниэль спросил, в чем дело, Натан уставился на него, словно умалишенный. «Даниэль, – сказал он, – это были волны смерти».
Тогда Даниэль заявил, что волны смерти – это бабьи сказки и такому ученому человеку, как его хозяин, не пристало верить в подобную чепуху. После этих слов, сказал Даниэль, Натан зарычал, схватил его за рукав и крикнул, что у него бы живо отпала охота смеяться, если б он сейчас камнем шел ко дну.
Даниэль оттолкнул его руку и предложил вычерпать воду, которую эти волны наплескали в лодку, но Натан на это лишь ответил: «Черт бы тебя взял, ты и вправду думаешь, что я стану сидеть тут и ждать, когда следующая волна меня утопит? Мы возвращаемся».
Даниэль подумал, что с Натана в таком настроении вполне станется утопить его в море, только бы доказать справедливость своих суеверий, – а потому послушно погреб к берегу.
Выслушав этот рассказ до конца, я решила поговорить с Натаном, хотя Даниэль и предостерегал, что сейчас его лучше не трогать. Натан, сказал он, вбил себе в голову, будто обречен злой участи, и надо бы дать ему время остыть. Тем не менее я последовала в дом за Натаном, а когда пришла, он кричал на Сиггу. Она, видите ли, попыталась снять с него мокрую одежду и нечаянно шлепнула промокшей рубашкой по лицу.
Видя, что Сигга сама не своя от ругани Натана, я велела ей уйти и принялась сама его раздевать, но он оттолкнул меня и закричал Сигге, чтобы она вернулась. «Ты забываешься, Агнес», – бросил он.
Позднее в тот же день я пошла вслед за Натаном в мастерскую, прихватив незажженную лампу, которая, думалось мне, могла ему пригодиться. Дни к этому времени становились все короче, и свет стремительно убывал. Море было неспокойно.
Принявшись отпирать дверь мастерской, Натан обнаружил, что она уже открыта. Он резко спросил, была ли я здесь без его разрешения, и я ответила: ему прекрасно известно, что, пока он был на рыбалке, я заходила в мастерскую, чтобы подбросить топлива в очаг. Должно быть, я просто забыла запереть дверь, но Натан стал обвинять меня в том, что я копалась в его вещах, искала его деньги, что я обманывала его.
Обманывала его! Тут уж я не сумела смолчать и напомнила Натану, что это он ложью заманил меня на свой уединенный хутор. Он сказал, что я буду его экономкой, а на самом деле все это время должность экономки занимала Сигга. Я спросила, платит ли он ей больше, чем мне, и с какой вообще стати он меня обманывал, если знал, что ему достаточно пальцем поманить и я прибегу?
Натан стал рыться в вещах, проверять, все ли на месте. Меня глубоко уязвило, что он считает меня способной присвоить хоть что-то из его имущества. Да на кой мне сдались его деньги, лекарства и все прочее, что бы он тут ни прятал?
Я так и осталась в мастерской. Натан не смог меня выставить. Убедившись, что ничего не пропало, он достал несколько тюленьих шкур, которые нужно было просолить, и больше не пожелал сказать мне ни слова. Однако уже смеркалось, небо снаружи было тускло-серым, света для работы не хватало. Я молча сидела у очага и наблюдала за Натаном, ожидая, что он обернется, обнимет меня и извинится.
