Натан представил мне юношу как Фридрика, а тот добавил, что приходится сыном Сигюрду, владельцу хутора Катадалюр, который находится выше по горе. Фридрик сказал, что уезжал на зиму, а затем познакомил нас со своей спутницей – Тоурунн, служанкой с испорченными зубами, которые она беспрестанно скалила. Я заметила, что Сигга встревожилась при виде Тоурунн. Правду говоря, преподобный, оба они не понравились мне с первого взгляда. Фридрик показался мне бахвалом и задавакой. Он болтал без умолку, уверял, что сделает своего отца богачом, а потом сообщил, что, дескать, отделал троих взрослых мужчин в Вестурхоупе, да так, что подбитыми глазами дело не обошлось. Словом, обычное бестолковое мальчишечье вранье. Не знаю, почему Натан так его заслушался – не любил он подобные разговоры, хотя и сам не прочь был похвастать своими удачами. Впрочем, я предполагала, что он чувствует себя наставником Фридрика – примерно таким же, каким, по его словам, он пытался стать для Сигги.
В тот день Натан пригласил Фридрика и Тоурунн в дом. Новые знакомцы не вызвали у меня особого интереса, но все же я догадалась, что семья Фридрика живет бедно. Он набросился на свою порцию рыбы так жадно, будто умирал с голода. Странно было представить его другом Натана.
Едва Фридрик отправился восвояси – Тоурунн затрусила вслед за ним, точно верная собачонка, – как Натан куда-то исчез. А когда появился снова, я спросила, где это он пропадал, а он усмехнулся и ответил, что проверял, цело ли его добро. Почему, спросила я. Да потому, отвечает, что Фридрик вороват и что чужие деньги ему покоя не дают.
Тогда я спросила, зачем он, раз такое дело, вообще пускает Фридрика в дом, а Натан расхохотался и сообщил, что денег в доме не держит и к тому же его эта игра забавляет. Так что дружбой их отношения было не назвать – скорее странным, от скуки, соперничеством. Фридрик считал Натана богачом и стремился урвать толику его богатства, а Натан потакал этому исключительно потехи ради, прекрасно зная, что Фридрик никогда в жизни не сыщет его денег. После этих слов я заявила Натану, что, по-моему, вот так подзуживать человека опасно, но он лишь со смехом ответил, что Фридрик вовсе не опасен, поскольку его и мужчиной назвать нельзя – так, безрассудный юнец. Меня это не успокоило. Я возразила, что Фридрик вдвое крупней его, Натана, и, если дойдет до драки, без труда его одолеет. Натану мои слова не понравились. Тогда-то и случилась наша первая размолвка.
– И что сказал Натан?
– О, он схватил меня за руку, выволок во двор и потребовал, чтобы я впредь не смела говорить о нем так в присутствии Сигги. Я возразила, что всего лишь сказала правду и вовсе не хотела его задеть и что Сигга о нем самого лучшего мнения, как, впрочем, и я. Эти слова его отчасти умаслили, но меня напугало то, как стремительно у него сменилось настроение. Потом я узнала, что Натан и впрямь изменчив, как море, и если увидишь, как лицо его переменилось и потемнело, – помоги тебе Господь. Он мог признаваться тебе в дружеских чувствах, а минуту спустя грозить, что вышвырнет за дверь, случись тебе уронить ведро с водой. Как говорится, за каждой горой есть свое ущелье.
– Возможно, если бы ты знала об этом раньше, то не пошла бы к нему на службу, – предположил Тоути.
Агнес помолчала немного, затем покачала головой.
– Я хотела вырваться из Ватнсдалюра, – тихо проговорила она.
– Расскажи про Сиггу, – попросил Тоути. – Какая она?
– Ну, тем вечером, после визита Фридрика, Сигга завела речь о замужестве. Я спросила, не считает ли она Фридрика Сигюрдссона весьма привлекательным молодым человеком, да еще с такими заманчивыми перспективами. Я шутила, конечно. Фридрик – рыжий, веснушчатый, весь в пестринах, точно ломоть колбасы, а родители у него бедны, как церковные мыши. И однако же, когда я задала Сигге этот вопрос, она заалела, словно свежая кровь, и спросила – как по-моему, помолвлен ли Фридрик с Тоурунн? Тогда-то я и поняла, что у нее есть виды на этого юнца.
Я продолжала подшучивать над Сиггой. «Знаешь ли ты, сколько надо потрудиться, чтобы выйти замуж?» – спросила я. Сигга ответила, что вряд ли этот труд будет тяжелее нынешнего. Тогда я рассмеялась и объяснила, что имею в виду вовсе не работу по хозяйству, но препятствия, которые служанка вроде нее должна преодолеть для того, чтобы связать свою жизнь с мужчиной. Я напомнила, что она должна получить разрешение на брак от священника и от старосты, а также заручиться согласием сислуманна округа, но, кроме того, ей надлежит всячески ублажать Натана, потому что последнее слово в этом вопросе всегда остается за хозяином.
«Словом, – заключила я, – для того чтобы выйти замуж, мало найти себе мужа». Сигге мои слова не слишком понравились. Она побледнела, услышав, что ее выбор должен одобрить Натан, и более не проронила об этом ни слова, даже когда я попыталась развеселить ее, сообщив то, что поведал мне Натан, – об игре, которую он ведет с Фридриком.
– Ты и вправду думаешь, что Фридрик – вор? – спросила Сигга, и я ответила – нет, конечно, я уверена, что он в высшей степени достойная персона.
Натан хохотал от души, когда я рассказала ему, как Сигга встретила известие о том, что ей придется спрашивать его согласия на брак. Натан заметил, что Сигге полезно держать это в голове. Я поделилась своими подозрениями, что Сигга неравнодушна к Фридрику, и напомнила, что Натан считает этого человека вором. Натан ответил – так, мол, и бывает, когда держишь овечку и барашка в одном загоне, и больше мы тогда об этом речи не вели.
Все произошло незадолго до окота. Погода стояла ясная, и Натан решил воспользоваться ею, чтобы подзаработать – поездить по северу, леча больных и продавая собственноручно изготовленные лекарства. Так вышло, что он был далеко, когда в Идлугастадире начался окот. Выйдя во двор, чтобы покормить корову, мы с Сиггой обнаружили, что одна из овец ягнится. Ни у одной из нас не хватило бы сил как следует встряхнуть ягненка, если тот вдруг не задышит, выйдя из утробы, и мы опасались, что Натан, вернувшись через пару недель, обнаружит, что его отара не так велика, как ожидалось. Я сказала Сигге сбегать к кому-нибудь из соседей и попросить в помощь работника – хотя Натан и велел перед отъездом не пускать на его хутор никого постороннего. Сигга привела Фридрика.
Вначале мне – памятуя о предостережениях Натана – было боязно пускать его на подворье, но ведь мы и вправду нуждались в помощи, а к тому времени, когда он прибыл, схватки начались еще у нескольких овец. Фридрик был истым сыном хуторянина. Он помогал нам вытаскивать ягнят и сноровисто встряхивал их, чтобы начали дышать. Когда обнаружилось, что у одной матки слишком тугое вымя, Фридрик смастерил из подручного тряпья соску, чтобы мы могли сами покормить новорожденных ягнят. После этого я стала относиться к нему чуть лучше, однако все равно не пустила спать в дом, постелив ему в коровнике.
Фридрик пробыл с нами всю неделю окота. Я зорко следила за тем, чтобы он и пальцем ни к чему в доме не притронулся, потому что заметила, что он новорит прицениться ко всему, что попадается на глаза. Он подсчитывал, почем наши новорожденные ягнята, матки, корова, хуторские угодья и даже шелковая лента в волосах у Сигги. Я объясняла это тем, что он вырос в бедности. Тем не менее глаз с него я не спускала, особенно после того как застигла у порога дома: он успел выкопать там яму. Когда я спросила, чем это он занимается, Фридрик делано засмеялся и сказал – да так, ничего особенно, просто он давал-де Натану деньги на хранение, а Натан возьми да и забудь, где их закопал, так и пропали бесследно. Я понимала, что он лжет. У Фридрика Сигюрдссона и гроша ломаного отродясь не водилось – разумеется, он искал Натановы деньги.
