Знаете, преподобный, я не могу припомнить, каковы были мои первые впечатления об Идлугастадире. Я тогда была слишком вымотана дорогой и ошеломлена огромностью моря. Зато я совершенно точно могу рассказать, каков он, после того как год или больше проживешь безвылазно в этом глухом уголке Божьего мира.
– Я был бы не прочь выслушать твое описание, – кивнул Тоути.
– Идлугастадир – это не только подножие горы и берег моря. Это длинная полоса каменистой земли, где есть лишь одно-два места, пригодных как зимние пастбища, а так кругом сплошь осока да валуны. Берег усыпан галькой, а в бухте плавают гигантские космы водорослей, похожие на волосы утопленниц. За ночь, точно по волшебству, на берегу появляются груды плавника, а на прибрежных скалах, по соседству с лежбищами тюленей, гнездятся гаги. В ясный день там необычайно красиво, но в другое время тоскливей, чем похороны под дождем. С моря то и дело наползает туман, а до ближайшего хутора – Стапара – идти и идти.
Несколько каменистых островков выдаются в глубь фиорда, и на одном из них Натан устроил свою мастерскую. Чтобы добраться до нее, надо пройти по узкой каменной гряде. Помнится, я тогда подумала, что место для мастерской выбрано странное, вдалеке от жилья и вдобавок окруженное водой, но Натан, оказывается, все так устроил не без умысла. Даже окно мастерской выходило не на море, а на сушу, поскольку он желал следить за тем, не появится ли кто на горе. У него имелись враги.
По словам Сигги, она не знала, где хранится ключ от мастерской, но в этом домике у Натана кузня и аптека, где он готовит свои снадобья, и там же, вполне вероятно, он прячет кучу денег. Эти слова сопровождались дурацким хихиканьем, и я, помню, подумала, что девица и впрямь простовата, как говорил о ней Натан.
Сигга рассказала также, что Натан часто отправляется бить тюленей и что если я захочу, мне достанутся туфли из тюленьей кожи, а еще у них в доме тюфяки с гагачьим пухом, точь-в-точь как у всех сислуманнов Исландии, – такие мягкие, что спать я на них буду как убитая. Сигга прибавила, что сама она выросла в Стоура-Борге, но мать ее умерла, что сама она служить пошла совсем недавно и никогда прежде не работала экономкой, но Натан весьма похвально отзывался обо мне, и она надеется, что я научу ее всему, что необходимо.
Я поразилась, услышав, что Сигга назвала себя экономкой. «А, – сказала я вслух, – так ты здесь хозяйка? Ты заняла место Каритас?» И она закивала – да, верно, раньше она была здесь простой служанкой, но, когда Каритас объявила о своем уходе, Натан попросил ее, Сиггу, стать его экономкой. После этих слов Сигга поблагодарила меня за то, что я согласилась стать ее служанкой, взяла меня за руку и выразила надежду, что мы поладим, потому что Натан часто бывает в разъездах, а ей тут так одиноко.
Я решила, что, по всей видимости, произошла ошибка. Может, Натан всего лишь предложил Сигге исполнять обязанности экономки до моего прибытия… или, может быть, она самая обыкновенная врунья. Я сомневалась, что Натан стал бы мне лгать.
Потом мы пили кофе, и я немного рассказала Сигге о том, где работала раньше. Я постаралась перечислить изрядное количество хуторов, и мой рассказ произвел на Сиггу большое впечатление. Она все твердила, как рада тому, что у нее в Идлугастадире будет такая помощница, спрашивала, научу ли я ее, как сделать узорчатый платок вроде того, что я носила на плечах, – словом, в конце концов на душе у меня заметно полегчало.
Вскоре разговор опять перешел на Натана, и Сиг-га сказала, что ждет его возвращения к ужину. Однако вернулся он гораздо позже.
– Ты выяснила у него, что за путаница с твоей должностью? – спросил Тоути.
Агнес покачала головой:
– Когда он вошел в дом, я уже спала.
* * *
Быть может, именно в то, первое утро в Идлугастадире я поняла, что происходит. А может, и нет.
Я проснулась поздно под рыдающие вопли чаек и, выйдя наружу, увидела Натана, который спускался к ручью. Ниже, на берегу, все так же хлопало на ветру белье с его постели. Тогда мне подумалось, что он вернулся только утром.
Даже когда Сигга сообщила, что он пришел домой около полуночи, неся на плече две песцовые шкурки, мне и в голову не пришло спросить, в какой постели он провел оставшуюся часть ночи.
* * *
В то утро я так рада была видеть Натана, что позабыла спросить у него, с какой это стати Сигга считает себя хозяйкой Идлугастадира. И заговорила об этом только позже днем, когда вслед за Натаном шла по каменной гряде к его мастерской.
Я не хотела показаться невежливой, а потому только спросила – крайне небрежным тоном, – как ему понравилась Сигга в должности экономки. Вот только Натан, как всегда, видел меня насквозь. Он остановился и выразительно вскинул брови.
– Она мне не экономка, – сказал он.
Слышать это было приятно, но все же я объяснила, что, когда пришла в Идлугастадир, Сигга сообщила мне, что заняла место Каритас.
Натан рассмеялся, помотал головой и напомнил, как предупреждал меня, что Сигга слишком молода и простовата. А потом он отпер дверь мастерской, и мы вошли внутрь. Я никогда прежде не видела подобных помещений. Там были самые обычные мехи и наковальня, но, кроме того, вдоль стен висели огромные охапки сухих цветов и трав и стояли в ряд сосуды, наполненные разными жидкостями – и мутными, и прозрачными. Еще там была большая бадья чего-то похожего на жир, а также иглы, лезвия и стеклянный сосуд, в котором содержалась какая-то мелкая зверюшка, бледная и пупырчатая, точно вареный желудок.
– Ужас какой, – пробормотала Стейна из дальнего угла бадстовы. Агнес недоуменно подняла взгляд от работы, словно вообще забыла о существовании семейства из Корнсау.
В это мгновение в наружную дверь постучали.
– Лауга, – сказала Маргрьет, – поди глянь, кто там пришел.
Младшая дочь пошла открывать. Вскоре она вернулась, ведя за собой пожилого мужчину, который энергично отряхивал снег с плеч. Это был преподобный Пьетур Бьярнасон из Ундирфельда.
– Благослови Господь всех присутствующих, – пророкотал гость, вытирая запотевшие очки о рубашку. После пешей прогулки по льду и ветру он дышал шумно и тяжело. – Я пришел, дабы сделать о всех вас записи в приходской книге, – нараспев проговорил священник. – А, младший проповедник Торвардур, здравствуйте. Вижу, вы до сих пор здесь. О да, разумеется. Блёндаль…
– Это Агнес, – перебил Тоути.
Женщина шагнула вперед.
– Я – Агнес Йоунсдоттир, – сказала она. – Нахожусь тут под арестом.
Маргрьет в изумлении вскочила, оглянулась на Йоуна, сидевшего на постели. От ужаса у него отвисла челюсть.
– Что?! Она не… – начала было Лауга, но Тоути прервал ее на полуслове.
– Агнес Йоунсдоттир – моя духовная подопечная. Как я вам уже говорил.
Он чувствовал, как хозяева Корнсау сверлят его взглядами, потрясенные тем, что он согласился с подобным именем. В комнате надолго воцарилась неловкая тишина.
