На пороге возник рослый небритый хуторянин.
– Blessaður. Привет тебе. Меня звать Хаукур Йоунссон.
– Sæll, Хаукур. Я – младший проповедник Торвардур Йоунссон. Преподобный Ундирфедля дома?
– Пьетур Бьярнасон? Нет, он не здесь проживает. Ну да он сейчас неподалеку. Входите.
Тоути последовал за развалисто шагавшим хозяином. В таких просторных домах прежде ему бывать не приходилось. В бадстове одевались, переговариваясь, по меньшей мере восемь человек. Большеглазая девочка держала на руках вопящего, красного от натуги младенца, а две служанки пытались натянуть одежду на малыша, которому куда интересней было играть на полу в бабки. При виде Тоути общий разговор прервался.
– Присаживайтесь, – промолвил Хаукур, жестом указав на свободное место на кровати, рядом с древней старухой, которая безучастно повернула к Тоути морщинистое лицо. – Это Гюдрун, она слепая. Я схожу за преподобным, если вас не затруднит подождать.
– Благодарю, – отозвался Тоути.
Хуторянин вышел, и почти сразу в бадстову вихрем ворвалась моложавая женщина.
– Здрасте! Так вы из Брейдабоулстадура? Хотите что-нибудь попить? Меня звать Дагга.
Тоути покачал головой. Дагга выхватила у большеглазой девочки вопящую малютку, прижала к плечу.
– Бедняжка, всю ночь проорала так, что и мертвый бы проснулся.
– Она болеет?
– Муж говорит, что это колики в животе, только я опасаюсь, что дело гораздо хуже. А вы, преподобный, часом, не смыслите что-нибудь в лекарских делах?
– Кто, я? О нет. Боюсь, что не больше твоего. Извини.
– Ну да ладно. Вот уж когда пожалеешь, что помер Натан Кетильссон, упокой Господи его душу.
Тоути озадаченно глянул на нее:
– Почему?
– Он вылечил меня от лающего кашля! – пискнула из угла большеглазая девочка.
– Натан был другом вашей семьи? – спросил Тоути.
Дагга сморщила нос.
– Да нет. Другом он не был, но за ним всегда можно было послать, если кто-то из детей захворает или кому-то нужно пустить кровь. Когда на малышку Гюллу напал кашель, Натан даже остался здесь на ночь-другую, смешивал травы да листал всякие иностранные книги. Странный он был человек.
– Колдун он был, – подала голос старуха, сидевшая рядом с Тоути. Семейство разом уставилось на нее. – Колдун, – повторила она, – и получил то, что ему причиталось.
– Гвюдрун… – Дагга беспокойно улыбнулась Тоути. – У нас гость. Перестань, а то детей напугаешь.
– Натан Сатана – вот как его звали. И все его дела были не от Господа.
– Уймись, Гвюдрун! Это досужая байка, вот и все.
– Что за байка? – спросил Тоути.
Дагга пересадила орущую малышку на другое колено.
– Вы разве не слыхали этой истории?
Тоути покачал головой.
– Нет, я уезжал учиться на юг. В Бессастадир.
Дагга вскинула брови.
– Да это просто людские толки. Здесь, в долине, поговаривают, будто мать Натана имела дар предвидения: ей снились вещие сны, и они, представьте, всегда сбывались. Так вот, когда она была тяжела Натаном, ей как-то приснилось, что пришел к ней некий человек и сообщил, что у нее родится мальчик. Человек во сне попросил назвать сына в его честь, а когда она согласилась – сказал, что его зовут Сатана.
– Она страшно перепугалась, – перебила, хмурясь, Гвюдрун. – Священник предложил взамен имя «Натан», и они решили, что так будет честно. Только все мы знали, что из мальчишки все равно ничего путного не выйдет. У матери их было двое, но второй близнец так и не увидел света Божьего – один отправился к живым, другой к мертвым. – Она медленно, с натугой развернулась на кровати и приблизила лицо к лицу Тоути. – Натан всегда был при деньгах, – прошипела она. – Он якшался с дьяволом!
– Или он был умелым знахарем и греб деньги лопатой, – жизнерадостно вставила Дагга. – Я же говорю – это просто людские толки.
Тоути кивнул.
– Кстати, преподобный, а что вас привело в Ватнсдалюр?
– Я духовник Агнес Магнусдоттир.
Улыбка Дагги растаяла.
– Я слыхала, что ее привезли в Корнсау.
– Это правда. – Тоути заметил, как две служанки переглянулись. Гвюдрун, сидевшая рядом с ним, надрывно закашлялась, и он ощутил, как на шею брызнули капельки слюны.
– Суд проходил в Хваммуре, – продолжала Дагга.
– Именно так.
– Знаете, она ведь родом из этой долины.
– Потому я и здесь, – сказал Тоути. – Я имею в виду – в Ундирфедле. Я надеюсь что-нибудь разузнать об Агнес из приходской книги.
Дагга скривилась.
– Я бы тоже могла вам кое-что о ней рассказать.
Она поколебалась, затем велела служанкам увести детей и, пока они не ушли, не проронила ни слова.
– Она всегда была такая, – наконец проговорила Дагга, понизив голос, и настороженно покосилась на Гвюдрун, которая привалилась к стене и как будто задремала.
– Какая? – переспросил Тоути.
Женщина, скривившись, придвинулась ближе.
– Мне неприятно говорить такое, преподобный, но Агнес Магнусдоттир всегда думала только о себе. Только одно у нее на уме и было – как бы возвыситься. Всю жизнь мечтала выбиться в люди.
– Она была бедна?
– Нищая, незаконнорожденная и злокозненного нрава, который совсем не пристал хорошей служанке.
Тоути вздрогнул от этих слов.
– Похоже, вы не очень-то ладили.
Дагга рассмеялась.
– Что верно, то верно. Агнес была совсем другая.
– И какая же?
Дагга замялась.
– Знаете, преподобный, есть люди, довольные своей участью, довольные теми людьми, с которыми их свела судьба, они благодарны Господу и за свою участь, и за этих людей. Агнес не из таких.
– Но ты ее знаешь?
Женщина пересадила хнычущую малышку на другое колено.
– Я не делила с ней бадстову, преподобный, но да – я ее знаю. Знаю примерно так, как в этой долине все знают друг друга. Когда она была помоложе, про нее в этих местах даже стихи ходили. Тогда люди ее обожали и звали Бурфедльская Агнес – по названию хутора, где она жила. Вот только с годами она ожесточилась. С мужчинами у нее не ладилось. Никак не могла остепениться. Долина невелика, и о ней пошла худая слава – за невоздержанный язык и распутный нрав.
С порога комнаты донеслось сдержанное покашливание. Вернулся рослый хуторянин, а рядом с ним стоял еще один мужчина, зевая и почесывая жесткую щетину на шее.
