Убийца. Слово тяжело повисает в воздухе. Никакие порывы ветра не способны его развеять.
Мне хочется замотать головой. Хочется сказать, что это слово не имеет ко мне отношения, не подходит мне, не вяжется с тем, что я есть на самом деле. Это просто слово, сказанное человеком, – не более.
Но что толку протестовать против слов?
Маргрьет откашливается.
– Я не потерплю безобразий. Не спущу лени. Посмеешь дерзить, своевольничать, бездельничать, своровать что-то, замыслить пакость – мигом выгоню со двора. Выволоку за косы, если придется. Ты меня поняла?
Она не ждет ответа. Знает, что мне деваться некуда.
– Пойдем, покажу тебе скот, – продолжает она, сделав глубокий вдох. – Я подою овец и корову, а ты…
Взгляд Маргрьет, устремленный на меня, перемещается к соседнему хутору. Что-то там привлекло ее внимание.
* * *
Снайбьёрн, хуторянин из Гилсстаудира, неспешно шагал пологим подъемом долины. Рядом шел один из его семи сыновей – Паудль, которому этим летом доверили пасти овец Корнсау. По пятам за ними едва поспевали Роуслин, жена Снайбьёрна, и две ее младшие дочери.
– Помоги мне Господь, – пробормотала Маргрьет. – Только этой оравы здесь не хватало.
Внезапно она встрепенулась и схватила Агнес за руку.
– Ступай в дом! – шепотом приказала она и, протащив Агнес по подворью, решительно толкнула ее к входной двери. – В дом, быстро!
Агнес на мгновение задержалась на пороге, окинула взглядом Маргрьет – и наконец скрылась в полутьме дома.
– Sæl og blessuð! – издалека выкрикнул приветствие Снайбьёрн. Он был высок и тучен, с ярко-красными щеками и тусклыми светлыми волосами, которые падали на глаза. – Погода нынче хороша!
– И в самом деле, – сухо отозвалась Маргрьет и, подождав, пока он подойдет ближе, добавила: – Вижу, вы с Паудлем привели мне гостей.
Снайбьёрн неловко ухмыльнулся.
– Роуслин сама напросилась. Она, видишь ли, услыхала о вашей… кхм… незадаче. Сказала – мол, хочет удостовериться, что у вас все в порядке.
– Как это мило с ее стороны, – процедила Маргрьет сквозь зубы.
Роуслин уже подошла на расстояние слышимости.
– Славная погодка! – прокричала она, по-детски помахав рукой. – Дай бог, чтоб такая продержалась до сенокоса. Доброе утро, Маргрьет!
Жена Снайбьёрна носила одиннадцатого ребенка; ее округлившийся живот так и выпирал, задирая платье и открывая отекшие, промокшие от росы лодыжки. Широкое лицо Роуслин раскраснелось от ходьбы, она отдувалась, и груди ее тяжело колыхались над округлым холмом живота.
– Мне вот подумалось – пойду-ка со Снайбьёрном и Паудлем да навещу тебя.
Пятилетняя дочь Роуслин, споткнувшись о травяную кочку, протянула Маргрьет накрытую тарелку.
– Ржаной хлеб, – пояснила Роуслин. – Захотелось тебя угостить.
– Спасибо.
– Ох ты, Господи, совсем запыхалась. Старовата я уже для таких дел, а детишки все равно идут один за другим. – Роуслин бодро похлопала себя по животу.
– Да уж, – кисло согласилась Маргрьет.
Снайбьёрн кашлянул, посмотрел на женщин.
– Ладно, нам, мужчинам, надо бы заняться делом. Маргрьет, Йоун дома?
– В Хваммуре.
– Ясно. Что ж, тогда отправлю Паудля к овцам, а сам гляну на ту косу, если только ты не против, чтобы я ковырялся в вашей кузне. – Снайбьёрн повернулся к жене и дочерям: – А ты, Роуслин, не больно-то долго отвлекай Маргрьет от домашних забот.
С этими словами он одарил женщин мимолетной улыбкой, развернулся на пятках и большими уверенными шагами двинулся прочь, легонько подталкивая перед собой сына.
Едва он отошел за пределы слышимости, Роуслин рассмеялась:
– Ох уж эти мужчины! Минуты не могут спокойно постоять на месте. Ступай, Сибба, поиграй с сестрой. Далеко не отходите. Держитесь поблизости от нас, ясно?
Приговаривая так, она подталкивала девочек, а сама так и шарила глазами по двору, словно кого-то высматривала. Маргрьет оперла тарелку с хлебом о бедро. Сладковатый аромат ржаного печева смешался с жарким влажным запахом, источаемым Роуслин, и от этой смеси замутило. Маргрьет зашлась кашлем, содрогаясь всем телом, так что Роуслин пришлось выхватить у нее тарелку, иначе хлеб вывалился бы на землю.
– Ну-ну, Маргрьет, держись. Дыши ровнее. Все хвораешь?
Маргрьет дождалась, пока приступ кашля стихнет, и сплюнула в траву вязкий комок слизи.
– Ничего я не хвораю. Просто зимний кашель.
Роуслин хихикнула:
– Да ведь уже лето в самом разгаре.
– Все в полном порядке, – отрезала Маргрьет.
Роуслин оглядела ее с преувеличенным состраданием.
– Конечно, в порядке, раз ты сама так говоришь. Ну да, по правде говоря, именно поэтому я сегодня и заглянула. Я, знаешь ли, за тебя беспокоюсь.
– Да неужели? – пробормотала Маргрьет. – С чего бы это?
– Прежде всего, конечно, из-за твоей грудной хвори, но еще до меня в последнее время доходили кое-какие слухи. Чепуха, конечно, но все-таки… – Роуслин склонила голову набок и улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки. – Ну да что это я – болтаю без удержу и даже не подумала спросить, а вдруг ты занята. – Она поверх плеча Маргрьет вгляделась в дом, приложила ладонь козырьком ко лбу, прикрывая глаза от солнца. – Надеюсь, я все же не помешала. С тобой тут, кажется, кто-то был. Какая-то черноволосая женщина. Гостья? – С этими словами Роуслин старательно изобразила на лице вежливое безразличие.
Маргрьет раздосадованно вздохнула:
– Острые у тебя глаза.
– Гм. Может, это Ингибьёрг? – осведомилась Роуслин, выразительно подняв бровь. – Тогда я лучше пойду, не буду мешать подружкам.
Маргрьет поборола соблазн закатить глаза.
– Нет, не Ингибьёрг.
– Ну да, конечно, для нее чуток рановато, – подмигнув, заметила Роуслин. – Новая работница? Для сенокоса вам лишняя пара рук была бы очень кстати.
– Ну, не совсем работница…
– Значит, родственница? – не унималась Роуслин, подступив ближе.
Маргрьет тяжело вздохнула и прокашлялась, отчетливо сознавая, что от этих испытующих расспросов ей не отвертеться.
– Женщину, которую ты видела, поселили на нашем хуторе по приказу сислуманна Бьёрна Аудунссона Блёндаля.
– Да неужели? Вот чудеса-то! А с какой стати?
– Ее зовут Агнес Магнусдоттир. Она – одна из слуг, которых осудили за убийство Натана Кетильссона и Пьетура Йоунссона, и будет содержаться у нас под стражей до самой казни.
С этими словами Маргрьет решительно скрестила руки на груди и с вызовом взглянула на Роуслин.
