Моя жена настаивала на знакомстве – вдруг мы родственники? Дальние? Ближние? Вдруг у моего отца была когда-то другая семья, или какая-то женщина родила от него сына? Она почти уговорила меня подойти к двойнику, но тот вдруг перестал мне встречаться. Зеркало исчезло, – возможно, он умер или уехал жить в другое место, где никто на него не похож.
В пятницу Алия выглядела не такой скованной, как в прошлый раз. На ней была красивая блуза с вышивкой, на шее – ожерелье, а на правой руке – тяжелый с виду браслет. Она улыбалась сжатыми, как у Лолотты, губами, и походила на неё так точно, что мне захотелось ещё раз взглянуть на репродукцию. Хорошо, что я успел сделать себе копию.
– Двойник? – переспросила Алия. – Не думаю. Я ведь ещё не обо всём вам рассказала.
Она повернулась так резко, что ожерелье съехало с шеи набок – и мне захотелось его поправить. Кожа её была смуглой, матовой, без единой родинки. Даже самый наблюдательный индус не нашел бы ни одного свидетельства из прошлого – следы от пуль, ожогов и рваных ран отсутствовали. Вот только этот маленький розовый шрам под глазом…
– У меня была здесь родинка, – сказала Алия, отследив мой взгляд – точнее, поймав его, как муху ладонью. – Я её удалила, мне врач посоветовала. И сразу же после этого, – ещё корочка не отпала, уж простите за подробности, – подруга принесла этот журнал и говорит: «Мне тебя с почтой принесли!».
– И вы что-то вспомнили? – догадался я. Не зря читал вчера про индийских детей с отметинами. – Что именно?
– Корову, – с досадой ответила Алия.
Я-то думал, она начнёт рассказывать про Монпарнас, абсент и бархатную куртку Модильяни.
– Корову?
– Ну да. Чёрно-белая, как дворняжка. И смотрит так пристально, вот прямо как вы на меня.
Алия хихикнула.
– Только не обижайтесь! У коров самый внимательный в мире взгляд, честное слово.
– И что было дальше?
… Алия решила выбросить корову из головы – вспомнилась, и вспомнилась. Свойства памяти до конца не изучены, никто не знает, почему нам часто приходят на ум какие-то нелепицы. Дочка тогда пошла в детский сад, с деньгами было худо – ни работы, ни перспективы. Муж устроился проходчиком в метро, приходил домой еле живой от усталости, а денег за этот адов труд не платили, задерживали. У соседки родился мальчик, и она с ним не справлялась – бедный ребёнок орал с утра до ночи, и Алия, не вытерпев, постучалась однажды к ним в дверь. В соседской квартире стоял плотный, как туман, запах отчаяния. Мальчик был весь сморщенный, на спине – красная гемангиома размером с куриное яйцо. Соседка от недосыпа валилась с ног, как муж Алии после смены.
Алия взяла мальчика на руки, он тут же зашлёпал губами, как рыбка в аквариуме. Мать отобрала ребёнка, прижала к груди, но он тут же закричал, выгнувшись назад.
– Да у тебя молока нет! – сказала Алия.
– Идёт понемножку, – оправдывалась соседка.
– Покажи, – велела Алия. Она окончила медицинское училище, считала себя опытным специалистом.
Соседка, красная от смущения, сдавила пальцами сосок.
– «Идёт!» – рассердилась Алия. – Эх, ты!
– Врачи говорят, надо грудным кормить…
– Ты его так заморишь до смерти! Лучше уж молочной смесью, но чтобы сыт был. Есть у тебя деньги на смесь?
Вечером за стеной было тихо. Алия легла спать раньше обычного, потом к ней, как обычно, прибежала Мира. Алия закрыла глаза – и снова увидела чёрно-белую корову. Струи молока с колокольным звоном били в ведро. По лбу катился пот, над губой давно намокло – но она продолжала доить корову, пока не уснула накрепко.
На другой день к ней пришла соседка – не сможет ли Алия посидеть с мальчиком пару часов? Она слетает в собес и в магазин.
Алия согласилась. Так она нашла свою новую работу.
Время консультации заканчивалось. Алия сказала, что не сможет прийти в среду – хозяйка с детьми возвращается из отпуска. Это её бывшая соседка, та самая. Спустя десять лет после того мальчика у нее родилось ещё двое сыновей. Беспокойные, сказала Алия с такой нежностью, что стало ясно, она любит этих оглоедов всем сердцем.
– А что если мы просто где-нибудь встретимся? – спросил я, сам не понимая, что говорю.
Я никогда не приглашаю пациенток «просто так где-нибудь встретиться». Алия нахмурилась:
– Бесплатно?
4
Вечером, уже из дома, я позвонил Лидии. Она сразу же спросила, как там Алия.
– Не думай, что это обычная нянечка! Лариса на неё буквально молится. Золотая женщина! Ещё и дом ведет, и математику со старшим делает. Сто раз пытались переманить, сейчас таких днём с огнём…
Это было сказано таким тоном, что я сразу понял – именно Лидия пыталась переманить Алию для каких-нибудь своих нужных знакомых, погрязших в быту и многодетности.
– Я тебе не за этим звоню, Лидия. Мне нужен искусствовед. Или просто человек, который разбирается в живописи.
– Купить что-то хочешь? – обрадовалась Лидия. – У меня есть чудная галерейщица, Оксана.
Я тут же представил себе запись в телефонной книге – Оксана Галерея. Нет, спасибо, я не собираюсь покупать картины.
– Подумаю, – сказала Лидия. – Набери меня через полчаса.
Ровно через тридцать минут мне был продиктован номер некой Эльвиры Аркадьевны, муж которой защитил диссертацию по русскому авангарду. Загвоздка была в том, что Эльвира Аркадьевна недавно развелась с этим самым мужем, и Лидия не знала наверняка, захочет ли она говорить о нём.
Я не стал объяснять, что, конечно, захочет. Ни мужья, ни жены не бывают бывшими.
Эльвира Аркадьевна поначалу держалась холодно, но я стойко выдержал многочисленные «по какому делу?» В конце концов, она дала мне адрес мастерской, где с некоторого времени обитал её бывший муж Геннадий – оказывается, он решил стать художником, и как раз в связи с этим ушёл от Эльвиры Аркадьевны.
Все люди вокруг – мои потенциальные пациенты.
Я решил поехать к Геннадию завтра же вечером. Консультация с Игорем отменилась – Ирина Викторовна сообщила, что мальчик заболел, – как бы не грипп. Я пожелал ему скорейшего выздоровления, стараясь, чтобы женщина не заметила облегчения в моём голосе. Впрочем, она бы не удивилась, заметив это облегчение – у неё давно не было иллюзий по поводу Игоря. Люди, у которых часто теряют багаж в путешествиях, в конце концов, начинают удивляться, когда видят свои чемоданы на ленте в аэропорту. Ненормальность становится нормой. Так и с сыном Ирины Викторовны – ей было привычнее ощущать чужую неприязнь к нему, а не симпатию или ещё какое-нибудь радостное чувство.
– Игорь – моё испытание, – говорила Ирина Викторовна. А Игорь добавлял:
– Можете звать меня «чтоб-жизнь-мёдом-не-казалась».
И тут же признавался:
