Флюра Баймухановна не могла смириться с отменой Ленина, а мама Наташа – привыкнуть к товарному изобилию. Сколько бы ни было вокруг еды, одежды, книг и развлечений, маме всё равно было мало – хуже того, она боялась, что всё это однажды вдруг возьмёт и «схлопнется».
А так – были бы «тити-мити» (на этом слове мама Наташа растирала воздух щепотью, и все понимали, что речь идёт о деньгах).
Малышка Изида была так очарована своим новым семейством, что радостно откликалась на любые предложения – бегать по магазинам, сидеть в кафе, да что угодно – лишь бы с вами вместе!
До той поры Изида знала другую свою бабушку, вечно всем недовольную и похожую на тираннозавра из любимой книги (Изида обожала динозавров, и пугающе точно выговаривала названия «трицератопс» и «постозух»). Та бабушка была грузная, с длинной шеей и маленькой головой – она почему-то звала «Изиду» не по имени, а просто девкой, и вообще ничем не напоминала быструю, маленькую, сухонькую Наташу. Эта восхитительная новая бабушка сразу же объяснила Изиде, что та походит на своего дедушку (уже, к сожалению, ушедшего из жизни) как две капли воды. Вот разве только бороды нет, и лысины! (Минус две капли).
– Но ведь это хорошо, что у меня их нет? – аккуратно заметила Изида. Жизнь с нервным папой и бабушкой-динозавром научила её осторожности.
Маруся рассмеялась, и тут же осторожно взглянула на мать – а ей-то смешно? Может, было правильнее промолчать?
Но Виктория тоже улыбнулась – ей нравилась смешная девочка с тяжёлым, не по росту и не по возрасту, именем. Лохматые косички, а глаза – тёмные, чернильные. Были раньше такие чернила – фиолетовые, теперь из моды вышли.
Марусины глаза – почти такого же оттенка, но не блестят, никогда не блестят.
До посадки – больше часа. Сидели в кафе. Официантка с плохо скрываемым злорадством перечисляла, каких именно пирожных и напитков сегодня нет. Пили горьковатый, с привкусом таблеток «чай с чабрецом». Маруся рассказывала очередную историю без начала и конца, обижаясь, что мама не слушает её всерьёз – и лелея свою обиду, как подбитого птенчика, который всё равно не выживет.
Виктория в уме составляла из названия «Шоколадница» как можно больше разных слов: она делала это всегда, лишь только в поле зрения появлялись мало-мальски длинные существительные. Никто не догадывался о том, что Виктория ведёт в голове бесконечную партию – играет и за себя, и за несуществующего партнера. Внешне всё выглядело прилично – дама в костюмчике пьёт горький чай в компании взрослой дочери.
Кол. Шок. Лад. Шоколад. Лодка. Шлица. Код. Док. Кода. Шлак. Лак. Ландо. Кал. Клад. Клин. Клише… Чёрт, здесь нет буквы «е». Школа. Дно. Шина. Кино. Лик. Кило. Шило. Шик. Длина. Кадило. Лицо.
Лицо Маруси напротив – вечно ожидающее, влюблённое. Виктория готова порвать шлицу на юбке, сесть в пролитый лак для ногтей, вступить, как в клише, в кило собачьего кала, испытать шок и сесть на кол, потерять клад, проколоть шину, снова начать ходить в школу, и никогда – в кино, получить по лицу кадилом, и так далее – лишь бы дочь смотрела такими глазами на кого-нибудь другого. Пусть это будет молодой мужчина, да если и женщина – ничего страшного! Принципы Виктории с годами растянулись, как резинка на старых пижамных штанах. Она давно ничего не ждёт от Маруси – карьерные подвиги, внуки, несказанная красота, творческий успех, все эти ожидания остались в таком далеком прошлом, что даже и вспоминать не хочется. Лежат себе где-то, тлеют, сливаются с пейзажем и создают питательный слой для новых надежд других людей.
После неизбежного расставания с Флюрой Баймухановной – на выпускном утреннике она махала детям ладонью бесстрастно, как член Политбюро с Мавзолея – Маруся навсегда вернулась к Виктории. Ни школа, ни юридический институт (оконченный, к слову сказать, на отлично), ни место работы – Федеральная служба исполнения наказаний, ни люди, клубившиеся прежде вокруг Маруси в таком же точно количестве, что и у всех прочих молодых девушек – не могли соперничать с матерью. Эта невидимая пуповина была прочной – и обвивалась она теперь вокруг шеи Виктории. Задохнуться можно от такой любви.
Давно утраченная подруга – та, что не любила египтян – баловалась кухонным психоанализом, и много раз пыталась объяснить Виктории, что Маруся слишком рано лишилась отца (Андрея убили в начале девяностых, и больше ни слова об этом), а теперь боится потерять ещё и мать. Вот почему она без конца звонит ей, ночами прибегает в постель, заболевает: лишь только Виктория задумается об отъезде или командировке, тут же предъявляется градусник с тонкой красной линией, выползшей далеко за 39. Ещё в школе девочка купила в киоске «Союзпечать» большой пластмассовый значок с группой «Алиса» – группа «Алиса» была Марусе совершенно без надобности, она вскрыла значок и выбросила оттуда фотографию Кинчева, заместив её маминой. И долго ходила с портретом Виктории, приколотым к кофточке с той стороны, где сердце. Даже самые злые одноклассники не смеялись – над чем тут смеяться, если плакать надо? А среди взрослых были такие, что завидовали. Соседка с верхнего этажа – у самой дочь начала гулять ещё в седьмом классе, – всякий раз умиляется при встрече:
– Ой, ну твоя-то всё дома сидит! И помогает небось, не то что Светка!
И пусть от этих слов разило фальшью, как от самой соседки – кислым потом, всё равно в их основе лежала правда – неподъёмная, как тот тяжелый камень, которым в конце прошлого года закрыли проезд в их двор. Это, кстати, правильно – а то машины ездили под окнами день и ночь.
Виктория много раз пыталась найти Марусе друзей – была согласна даже на плохую компанию и дурное влияние, но нет, дочке никто не нужен, кроме мамы.
– Мне с тобой интереснее, – заявляла Маруся.
Работа у дочери была такая, что много не расскажешь – точнее, вообще ничего не расскажешь. Но Маруся много читала, без конца смотрела какие-то фильмы, водила маму в театр и на концерты. Темы для разговоров всегда были у неё наготове – как выученные билеты у примерной студентки. Можно изредка подавать реплики – всё остальное сделают за тебя.
Маруся готовила маме завтрак, обед и ужин, тратила все деньги на подарки – дорогие и бестолковые. Куклы, статуэтки, мягкие игрушки – львята. Дочь не понимала, что Викторию интересуют совсем другие львы, не имеющие ничего общего с плюшевыми зверями.
Дома все полки книжного шкафа заставлены подарками Маруси и подношениями бабушкиных учеников (точнее, их родителей). Даже книжных корешков видно не было! Мама Наташа – почитаемый в среде неуспевающих школьников репетитор по физике и математике – а поскольку лишних денег с отстающих она не брала, те пытались отблагодарить педагога памятными вещицами. Одна из них особенно запомнилась Виктории, потому что мама с папой хохотали над ней минут двадцать без перерыва – это была настоящая надгробная плита, но только маленькая. С проникновенной гравировкой – «Незабвенному учителю» и другими словами благодарности.
Эту плиту мама потом приспособила в качестве груза – когда солила грибы в ведре. Незаменимая оказалась вещь!
В отличие от плюшевых зверей.
