– Нет никакого тупика, – поправил Князя Брахман. – Есть измельчавшие, скатившиеся в дичь потомки, вполне преуспевающие где-то в тени, на третьем плане бытия.
– Но они же кровь сосут! – возмутился Рыбак.
– Паразитоморфные клещи и двукрылые кровососы получили развитие в третичном периоде, – дал справку Брахман. – То есть пребывая уже под пятою нового царя с горячей юшкой в жилах.
– Это их никак не оправдывает. – Рыбак взял со стола бутылку с живой водой и понюхал горлышко.
Брахман бросил окурок в костёр, проследил, как Мать-Ольха, неловко ухватясь за горячую дужку чайника, напрыскала в кружки кипяток, а Рыбак следом сноровисто наполнил рюмки, и продолжил:
– Затем на очистившейся земле настало время позвоночных, и первыми из них заняли престол ящеры. Теперь, некогда попранные многорукими Шивами, из былого ничтожества они развились и преобразились так, что сделались самыми неукротимыми хищниками, тучнейшими травоядными и вездесущими падальщиками – суша, воздух и воды покорились им. Рассказывать об их зубастых пастях, чудесных гребнях, костяной броне не буду. История ящеров популяризована, широко, хотя и поверхностно, освещена, словом, общеизвестна. Память о драконах в нашем естестве – из той поры. Дворцы китайских императоров, по некоторым свидетельствам, украшали хребты и черепа ископаемых ящеров, обнаруженные в древности при земляных работах, что легитимировало миф и материализовывало метафору «семя дракона», снимая сомнения в происхождении династии от чудовищного предка. Генетическая память о ящерах свежее, нежели о грозных арахнидах и инсектах, поэтому им нашлось место в преданиях практически всех мировых культур: Шумер, Египет, Индия, Китай, Греция, Месоамерика, хетты, германцы, славяне – начнёшь копать, увязнешь в материале. Были, разумеется, и в этой зоострате рептилий свой разум и свои цивилизации – вспомнить хотя бы нагов. Создатель – опытный геймер, к тому же сам устанавливает правила, поэтому легко выходит на верхний уровень игры. Всё рухнуло шестьдесят пять миллионов лет назад – астероид. Любой гимназист вам это подтвердит и расскажет про иридиевую аномалию. Сегодня в память о былом расцвете ящеров нам остались лишь гусиные таборы с их причудливым общественным устройством. Словом…
– …как красна ни будь, а придёт пора – выцветешь, – закончил я на свой лад мысль Брахмана.
– Я правильно поняла, – уточнила Мать-Ольха, – у членистоногих и ящеров были свои, так сказать, гордые и дерзкие? Свои мыслящие хвощи?
Брахман кивнул.
– Именно.
– Какой может быть разум у ящеров? – возмутился Одихмантий и постучал себя по лбу. – Посмотрите на объём их головного мозга. У них, даже у самых исполинских, этого добра – горошина.
– У людей этого добра – греби лопатой, но посмотрите на людей, – не согласилась с доводом Одихмантия Мать-Ольха. – Да хотя бы на сегодняшних ублюдков! По-моему, мы сильно преувеличиваем значение объёма головного мозга.
Нестор хохотнул в бороду, сочтя реплику Матери-Ольхи остроумной, и добавил:
– Тем более что у деревьев мозга нет вообще.
– Кстати… – Князь поднял рюмку – все вразнобой чокнулись и выпили. – С деревьями та же история, что и с фауной. В смысле чередования расцвета и упадка. Но Брахман, кажется, не закончил.
– Да, – подтвердил Брахман. – После кошмара, стёршего с земли былую страту, на вахту, как известно, заступили млекопитающие – наш с вами, господа, единокровный класс. Надеюсь, обозначением этого родства я никого не оскорбил.
Одихмантий не отреагировал на быстрый взгляд Брахмана. Хотел было что-то возразить Рыбак, но задавил в себе сержанта.
– Теперь крупнейшие создания и сильнейшие хищники в водах вскармливают детёнышей молоком, – продолжил Брахман. – С макрофауной на суше тоже всё понятно. Не до конца отвоевали небо у журавлей летучие грызуны, но тут пустил в дело человек свою техническую жилку, хотя имел пути и помимо бездушного технопрогресса, который он неполную тысячу лет оборот за оборотом, точно шуруп, ввинчивает в тело бытия. В итоге он, антропос, освоил небеса и даже прыгнул дальше – на Луну, Марс, Венеру. Практически во всех нишах нынешней зоостраты доминируют млекопитающие, а венчает её именно человек со своими великими и ужасными культурными явлениями, в которых чем дальше, тем меньше согревающего нас тепла, красоты, телесности, душегорения. Отсюда, как малое спасение, необходимость нового консерватизма. И мы будем стоять на нём и сохранять достойное, даже сознавая обречённость, сознавая, что мера эта лишь оттягивает срок. Ведь человек, полагая, что звучит гордо, в действительности – отъявленная тварь. Он не способен получить удовлетворение, поскольку колышущуюся прорву его вожделений невозможно удовлетворить. Он то мечтает о силе, то желает братства со слабостью, то добровольно рвётся под ярмо закона, то попирает закон, в хлам упиваясь произволом. Он любуется природной и рукотворной красотой и одновременно захлёбывается в собственных испражнениях. Его доминирующая цивилизация – техноцивилизация – несоразмерна Земле, и поскольку человек не приемлет принцип разумной достаточности: сыт крупицей, пьян водицей, – в финале он непременно высосет и уничтожит Землю. Хорошо, если её одну. А посему на этом пути его ждёт ластик – кто же позволит человеку губить такой отменный полигон.
О чём-то похожем на отсутствие возможности у человека удовлетворить прорву своих желаний неделю назад я толковал Матери-Ольхе, когда пришёл к ней изведать глубину её контакта с флорой. Только Брахман, конечно, лучше изложил – такая уж у него работа. Странно, однако же, выходит: куда ни кинь, всюду клин – о чём в последнее время он ни заговорит, всё подведёт под светопреставление. А учил ведь: быть как дети. Как дети – это ж значит радоваться надо…
– Страсти какие, – поёжилась Мать-Ольха. – Села с людьми живой воды испить, а нагрузили так, что белый свет не мил.
– Всё это соображения общего порядка, – успокоил перл творения Одихмантий. – В обыденности дней они в расчёт не берутся. И вообще – никакой ползучей аскариде я место уступать не собираюсь.
– Речь о том, – твёрдо держался дискурса Брахман, – что грядущая катастрофа – а она неизбежна, поскольку, как прежде было сказано, она уже случилась, и мы, собственно говоря, трещим по швам в процессе расщепления, – это в первую очередь катастрофа человека. Он подвёл под зачистку весь класс, и те выродки, что в будущем останутся от него и от всей зоостраты питающихся молоком, будут уже так совершенно устроены и настолько хорошо вооружены, что им не нужен будет разум, чтобы выжить. Любой разум. Даже в виде объёмного головного мозга.
– Хорош арапа заправлять! – возмутился Рыбак. – Богородица, заступница наша, не попустит. В Священном Писании об этой тараканьей чехарде ни слова.
– Потому что это Священное Писание человека, – терпеливо, как студиоза на семинаре, вразумил товарища Брахман. – А священные писания членистоногих и ящеров утрачены. Человека прошлые истории не касались, он в это время отсиживался в Эдеме – питомнике Бога.
– Жёлтый Зверь, – тихо спросил Нестор, – это тот, кто идёт нам на смену?
