– А ты так сумеешь? – спросил он, с улыбкой коснувшись плеча мальчика.
– Наверное, мой господин, – задумчиво ответил Озрик.
– Хочешь попробовать?
– Да, мой господин!
– Что ж, я поговорю с королем. Может быть, летом поедешь в Винчестер или в Кентербери, станешь писцом.
Глаза Озрика засверкали.
– Похоже, у нас будет свой мастер-переписчик, – с улыбкой сказал Эльфвальд настоятельнице.
Тан был доволен своим решением – все устроилось как нельзя лучше, и Озрик забыл о своих тайных несчастьях.
Тем временем младший сын тана Эльфстан и Эльфгива нещадно подшучивали над бедняжкой Эдитой.
– Отец говорит, что если в ближайшие два месяца жених не объявится, то Эльфгиву отправят в монастырь, – заявил Эльфстан монахине и притворно вздохнул. – А жениха-то и нет.
Эдита обеспокоенно посмотрела на восемнадцатилетнюю красавицу: о порывистом нраве Эльфгивы знали все в округе. Молодые люди сокрушенно покачали головой. На изможденном лице монахини отразился ужас.
– В монастырь? – недоуменно пролепетала Эдита. – Может быть, не стоит торопиться… Через пару лет…
– Ничего не выйдет, – с притворным отчаянием изрек Эльфстан. – Отец никогда не меняет своих решений.
Эдита с трудом сглотнула.
– Не волнуйся, сестре монастырская жизнь по нраву придется, – заявил Эльфстан и вопросительно поглядел на Эльфгиву.
– Да-да, – весело подтвердила девушка. – Особенно если мне разрешат ездить верхом и ходить на охоту.
– На охоту? – ошеломленно переспросила монахиня.
– Ну хотя бы изредка, – добавила Эльфгива. Она славилась своим умением ездить верхом и несколько раз удостаивалась чести выезжать на соколиную охоту с королем.
– Нет, что ты! – встревоженно ответила Эдита, от страха позабыв о золотом распятии. – Мы тут все больше вышиванием занимаемся.
Эльфгива звонко расхохоталась и протянула к монахине широкие ладони с загрубевшими пальцами:
– Я даже иглу держать не умею!
– Мы живем смиренно и покойно, – с запинкой объяснила Эдита.
– Не разгуляешься тут у вас, – вздохнула девушка. – Скучно.
Эдита побледнела, утратив дар речи.
Эльфстан кашлянул, давая знак, что пора прекращать шутки, иначе придется объяснять отцу, в чем дело. Эльфвальд вопросительно посмотрел на сына. Брат с сестрой виновато переглянулись и поспешно отошли, оставив монахиню наедине с тревожными мыслями. Вечером настоятельница долго уверяла Эдиту, что никто не собирается отдавать Эльфгиву в монастырь, а когда монахиня наконец ушла к себе в келью, тихонько рассмеялась.
Пир у тана начался на закате.
Палаты Эльфвальда, сложенные из массивных дубовых бревен, стояли в самой середине поселения; вокруг теснились деревянные крестьянские дома, крытые соломой, и хозяйственные постройки. В пятидесяти ярдах поодаль, у тропы, вьющейся по долине, раскинулась деревушка Авонсфорд – десяток дворов, окруженных распаханными полями.
Земледелие саксов существенно изменило ландшафт Сарума. Прежде делянки распахивали ближе к вершинам холмов, но саксы постепенно вырубили леса в низине и начали возделывать плодородные почвы в пойме реки – именно об этом мечтал Гай Портий восемь веков назад. На сотни ярдов вокруг Авонсфорда простирались пашни, разделенные меловыми грядами на узкие полосы, – казалось, по склону прошелся широкий гребень. Селяне назвали восточное поле Раем, а западное – Чистилищем. Упряжки в шесть или восемь быков волокли по пашне тяжелые плуги, глубоко взрывавшие плодородный грунт. Пахотные земли добросовестно разделили на наделы, принадлежащие тану и керлам, которые, в свою очередь, сдавали их внаем свободным крестьянам победнее и бывшим рабам, получившим вольную. Селяне обрабатывали поля, собирали урожай и отдавали тану причитающуюся ему долю. Дед Эльфвальда осушил пойму реки, и теперь там раскинулись заливные луга, где пасли скот.
Итак, на месте виллы Портиев возникла новая община, которая впоследствии станет обычной английской деревней. В полумиле от поселка начинался лес, куда гоняли на выпас свиней, а на меловом взгорье по-прежнему паслись овцы.
Между особняком Эльфвальда и деревней, на лужайке, служившей пастбищем, стоял деревянный крест – зимой и летом здесь, под открытым небом, старейшины обсуждали важные дела общины, а по воскресеньям и в церковные праздники тут проходила служба, которую читал священник из Уилтона.
В лучах заходящего солнца вспаханные поля превратились в багрово-черную чересполосицу. Селяне потянулись в палаты тана, на пиршество. Ходили слухи, что Эльфвальд намерен объявить какую-то важную весть.
Пиршественный зал вмещал человек сто, а то и больше. По всей его длине расставили в два ряда деревянные столы для гостей. В конце зала, на помосте, за особым столом сидел Эльфвальд со своей женой Хильдой – ей минуло пятьдесят, однако она еще сохранила свою красоту, и ее возраст выдавали только серебряные пряди в густых светлых волосах и легкие морщинки на лбу. Сыновья тана и Эльфгива расселись среди селян.
Пир удался на славу. Стол ломился от блюд с говядиной, дичью и жареной рыбой, которую раб Тостиг наловил в реке. Вина пили мало, больше налегали на местный эль. Рядом с каждым гостем сто яла отдельная чаша, куда наливали хмельной сладкий мед – с незапамятных времен излюбленный напиток местных жителей.
В свете факелов и пламени очага поблескивала яркая эмаль расписных блюд, чаш и кубков на столе тана. Местные жители похвалялись, что пиры у Эльфвальда не хуже королевских. Перед таном лежал огромный рог, некогда украшавший голову полумифического зверя – тура. Желтоватый, до блеска отполированный древний рог, перехваченный шестью золотыми обручами, подарил деду Эльфвальда уэссекский король Эгберт. В рог входило восемь кварт эля.
К великой радости Порта, их с женой, женщиной скромной и неприметной, усадили за главный стол – место почетное, хотя и на самом краю. В зале царило веселье, в дальнем конце общего стола раздавались взрывы смеха: Эльфстан рассказывал, как утром подшутил над Эдитой. К счастью, ни тан, ни Порт не слышали его рассказа.
Гости больше смотрели не на тана, а на его жену и дочь, которые, как подобает хозяйкам дома, церемонно расхаживали среди гостей, радушно приветствовали каждого, подносили угощение и подливали сладкий мед. Ради пира Эльфгива надела лучшее платье алого шелка с пышными рукавами, богато изукрашенное вышивкой, и изящные туфельки из мягкой красной кожи. Шею девушки обвивала золотая цепь с подвеской из гранатов, а с пояса свисали тяжелые серебряные ключи – саксонский символ высокого положения женщины. Тщательно расчесанные золотистые кудри рассыпались по плечам и спине.
– Ей любой тан с радостью утренний дар заплатит, – перешептывались мужчины, имея в виду подарок, который по обычаю муж дарил жене после первой брачной ночи.
– За ночь с такой красавицей я все, что угодно, отдам, – заявил один из керлов.
