Доктор Таддеус Барникель не питал напрасных иллюзий.
– Не стоит надеяться на скорое возвращение Ральфа, – предупредил он Агнесу. – Портиас этого не допустит. Вы же знаете, все зависит от его решения.
В сущности, взгляды каноника, отражавшие настроения обывателей Солсбери, воинственно отстаивали традиционные убеждения. Адмирала Нельсона задолго до его победного сражения при Трафальгаре сделали почетным гражданином города, а затем с неслыханной щедростью предложили оплатить снаряжение и обмундирование для шести сотен добровольцев, уходящих на войну с Наполеоном. Отряд уилтширских йоменов-ополченцев облюбовал для сборов клуатр соборного подворья; от муштры толку не прибавилось, зато на стенах появились вычерченные углем рисунки сомнительного содержания. Ясно было, что ради военных успехов Анг лии патриотически настроенные обитатели соборного подворья готовы смириться с любыми неудобствами; некоторые гордо носили на лацканах белые розетки в знак поддержки французской королевской династии Бурбонов; в городе начали сбор подписей на петициях о запрете предоставления католикам любых прав и свобод. Каноник Портиас торжествовал.
– Ральфу в Солсбери возвращаться не стоит, – вздыхал Барникель. – Того и гляди Портиас обвинит его в измене и предательстве.
Все в Саруме только и говорили что о войне с французами. Каноник Портиас оставался холоден, суров и непреклонен.
После отъезда Ральфа доктор Барникель часто навещал Агнесу. Она жила в скромном доме на Нью-стрит, но дни проводила с невесткой, в особняке каноника Портиаса на соборном подворье. Дважды в неделю Барникель приходил к ним с визитом, а потом, проводив Агнесу домой, всякий раз передавал подарки детям. Иногда он приглашал Франсес и Агнесу на прогулку по городу или по соборному подворью. Время от времени, оставшись с Франсес наедине, он спрашивал ее, не изменил ли каноник своего решения.
– Увы, доктор, он по-прежнему стоит на своем, – отвечала Франсес, ничем не выказывая своего отношения к предмету разговора.
Лишь однажды, в начале 1805 года, Франсес Портиас, потупившись, заметила:
– Муж мой, как и Уильям Питт, страстно радеет о благоденствии Англии.
– Полагаю, ваш брат тоже склонен к страстным порывам, – сказал доктор.
– Увы, он человек увлекающийся, но истинных страстей не ведает, – возразила она.
Доктор Барникель, несколько сбитый с толку этим заявлением, растерянно взглянул на Франсес: что еще открылось ей в душах родных и близких за годы замужества? Может быть, в ее словах крылся намек на сочувствие?
Ибо самого доктора обуревала тайная страсть к Агнесе – так, скрытые под слоем золы, дышат ровным жаром угли в очаге.
«Ради нее одной я живу», – признавался он себе.
Ральф написал Мейсону несколько писем и в ответ на свой рассказ о ткацкой фабрике получил удручающее послание:
…Можно только благодарить Господа, что эти проклятые станки еще не появились в Уилтшире; вряд ли ими заинтересуются в Солсбери. Должен признать, что наши суконные мануфактуры хиреют день ото дня. В прошлом месяце разорились еще два суконщика. Похоже, производство сукна в Саруме окончательно пришло в упадок…
Жене Ральф писал нежные послания, уверяя ее в скорейшем возвращении.
Он много внимания уделял обучению своих подопечных, а в свободное время верхом отправлялся в Манчестер, а иногда заезжал и в порт. Вскоре Ральф убедился в правоте слов лорда Фореста, – действительно, существовали места и пострашнее ткацкой фабрики.
Он посетил и шахты, где из-под земли («будто из глубин ада», писал он Агнесе) добывали уголь – топливо для машин, приводящих в движение станки и оборудование.
В письме к Мейсону он подробно изложил свои впечатления:
…Шахты, уходящие под землю на глубину трехсот футов, освещают свечами и факелами, считая это безопасным. Однако угольная пыль и горючие газы часто воспламеняются, что приводит к страшным взрывам и к гибели множества работников. Я своими глазами видел, как из шахты на поверхность выносят искореженные тела, нисколько этим не огорчаясь.
Трудно найти слова для описания людских страданий. На шахтах по десять часов в день трудятся малые дети – мальчики открывают и закрывают подземные вентиляционные заслонки, а девочки оттаскивают на поверхность тяжелые корзины угольной крошки. Вчера при мне из шахты выползло какое-то несчастное создание… поначалу я решил, что это черный пес, но, приглядевшись, понял, что это дитя лет четырех, с ног до головы перемазанное угольной пылью, – нищета заставляет родителей отправлять на заработки даже малышей, едва те научаются ходить…
В Саруме бедняков хватает, но, хвала Господу, такие страдания обходят нас стороной…
Подобные условия труда долгое время существовали в Англии.
В письмах к жене Ральф не упоминал об этом из деликатности, а описывал ситуацию в общих чертах.
Я все больше и больше уверяюсь в том, что такое положение лишает человека свободы и унижает его достоинство. Такой труд хуже рабства. Полагаю, что даже Портиас с этим согласится, однако сомневаюсь, пожелает ли он прочесть мое послание…
Агнеса, как и большинство жителей Сарума, совершенно не представляла себе происходящего, а потому решила, что муж жалуется на то, как с ним обращаются Форесты. «Ах, он никогда не остепенится!» – вздыхала она, а на вопрос Франсес, образумился ли Ральф, неуверенно отвечала:
– Надеюсь.
Никто не мог понять, отчего каноник Портиас так яростно противится возвращению Ральфа Шокли в Солсбери.
Год спустя доктор Барникель удрученно признавался:
– Пока Портиас не изменит своего мнения, Ральфа так и будут считать смутьяном и обвинять во всех смертных грехах.
Даже известие о блистательной победе в Трафальгарской битве не смягчило сурового каноника, который ожесточился еще больше, узнав о поражениях при Ульме и при Аустерлице и о внезапной смерти Уильяма Питта-младшего.
В конце лета 1806 года Ральф писал жене:
…Коль скоро каноник Портиас питает ко мне прежнюю злобу, боюсь, в Сарум мне путь закрыт. Я попросил помощи у лорда Фореста – может быть, удастся подыскать мне место учителя в Лондоне или в любой другой школе за пределами Уилтшира, и мы переедем туда всей семьей. Он обещал мне посодействовать при условии, что я останусь с его внуками до следующего лета…
Агнеса получила письмо в тот день, когда доктор Барникель пригласил ее на прогулку. В то время одним из популярных развлечений были палочные бои – по мнению Таддеуса Барникеля, вполне подходящее зрелище для дам, поскольку участники отделывались синяками и шишками, в отличие от кровавых кулачных боев или поединков на шпагах. Посмотрев несколько поединков и дождавшись, когда победителю вручат заслуженную награду, Таддеус и Агнеса отправились домой. По дороге Агнеса рассказала доктору о письме мужа и о его предложении навсегда покинуть Сарум.
