– Зимой и ранней весной система каналов позволяет покрыть всю пойму тонким слоем медленно текущей воды, которая удобряет луга илом и согревает почву, где потом растет тучная трава. А весной в долину приводят стада с взгорья, и осушенные луга становятся пастбищами, – объяснял Уильям Самюэлю.
Теперь так поступали все владельцы пойменных лугов пятиречья.
В конце лета Уильям объявил, что каналы и водостоки нуждаются в починке и расчистке. На лугах уже скосили траву, и Маргарет, обходя высокие стога сена, задумчиво сказала:
– По-моему, каналы можно проложить и дальше…
Однако в усадьбе не хватало рабочих рук.
Перед Михайловым днем Маргарет, отправившись с Самюэлем в Солсбери, внезапно воскликнула:
– Надо голландцев нанять, все равно им заняться нечем! А в Голландии повсюду каналы и плотины!
Маргарет обратилась к городским властям с просьбой выделить ей десяток пленников. Сначала ей отказали, боясь, что голландцы сбегут. На следующий день Маргарет пришла к советникам, вооружившись мушкетом и шпагой.
– Я уилтширский клобмен, от меня никто не сбежит! – заявила она.
Теперь, на зависть сэру Генри Форесту, голландцы трудились на заливных лугах Шокли.
А еще Маргарет и Самюэль, одни из немногих в Саруме, были причастны к тайне Солсберийского собора.
Маргарет с Самюэлем только вошли в собор, как вдруг из-за колонны близ хора появился согбенный тщедушный старик с несуразно большой головой и, не заметив присутствующих, зашаркал к часовне в восточной оконечности храма. Маргарет решительно направилась к нему.
– Ты здесь работаешь? – спросила она.
Старик близоруко сощурил серые глаза и нерешительно ответил:
– Ну, это как сказать…
– Тебя как зовут?
– Захария Мейсон, – буркнул он, сжимая в кулаке котомку с инструментами.
Маргарет заметила, что пальцы его перепачканы известью.
– Ты здесь что-то чинишь, я же вижу!
Старик промолчал.
– Знаешь, кто я такая?
– Да, госпожа. Вы сестра Обадии Шокли, – с затаенной обидой в голосе проворчал старик.
– Верно. А брат мой – глупец, – раздраженно сказала Маргарет. – Слава Богу, есть еще разумные люди, понимают, что храм ухода требует.
Старый каменщик настороженно поглядел на нее.
– А кроме тебя, еще работники есть? – спросила Маргарет.
– Ну, это как сказать…
– Вам за работу платят?
– Да.
Маргарет потянулась к кошельку, но старик покачал тяжелой головой:
– Нам платят как положено.
Неделю спустя Маргарет сказала Самюэлю:
– Каменщикам за работу Гайды платят.
Действительно, все годы правления Кромвеля в соборе украдкой трудились каменщики, нанятые древним дворянским родом Гайдов.
Еще одно происшествие поначалу казалось незначительным.
Однажды, когда голландцы, под присмотром Маргарет и Самюэля, копали дренажные канавы на пойменных лугах, на прибрежной тропе остановился экипаж с каким-то незнакомым человеком. Голландцы обрадованно зашептались и попросили у Маргарет разрешения с ним поговорить.
– А кто это? – недоверчиво осведомилась Маргарет.
– Его зовут Аарон.
– И чем же он занимается?
– Он торговец, – пояснил голландец и добавил: – Голландский еврей.
Самюэль обомлел от неожиданности, впервые в жизни своими глазами увидев потомка колен Израилевых, о которых говорится в Ветхом Завете. Впрочем, в то время большинство англичан никогда не встречались с евреями.
Как ни странно, трехсотшестидесятилетний запрет на поселение евреев в Англии отменил Оливер Кромвель. Обадия, хоть и признавал заслуги Кромвеля перед Англией, был весьма недоволен подобной религиозной терпимостью – в стране и так появилось множество протестантских сект различного толка: баптисты, анабаптисты, сторонники Роберта Брауна, отстаивавшие независимость самоуправляемой церковной общины и отвергавшие единую церковную власть, и последователи проповедника Георга Фокса, называемые квакерами, которые настаивали на том, что внутренний свет и глас Божий обитает в душе каждого человека. В Уилтшире учение квакеров начал распространять некий Уильям Пенн
[46]
.
– Его надо кнутом высечь, а проклятый язык раскаленным железом прижечь! – возмущался Обадия.
Однако самым нетерпимым для проповедника было присутствие евреев. Они переселялись в Англию из Голландии, куда бежали, спасаясь от преследований испанской инквизиции. Строго говоря, подданными короля они не считались, хотя им и было позволено заниматься торговлей.
Аарон, недавно приехавший в Англию, привез голландцам деньги и письма от родных, пообещал обеспечить узников всем необходимым и, прежде чем вернуться в Уилтон, провел за беседой с ними около получаса. Все это время Самюэль рассматривал лысого старика с внимательными глазами и с сожалением признал, что он выглядит совсем как обычный человек.
Спустя неделю после окончательной ссоры с Обадией Маргарет втайне навестила сэра Генри Фореста. О ее визите никто не знал.
Форест, удивленно выслушав ее предложение, задумчиво произнес:
– Значит, я стану опекуном Самюэля?
Маргарет кивнула.
– И отправлю его учиться вместе с моими детьми?
– Ваши сыновья – ровесники Самюэля, у них прекрасный учитель…
– Да, верно. По-твоему, я смогу оградить его от влияния Обадии?
– Разумеется. Ни жаловаться на вас, ни обвинять вас он не станет, ведь его брат получит то же образование, что и ваши дети.
Решение это далось Маргарет нелегко: она понимала, что не сможет удержать Самюэля в усадьбе, да и сопротивляться Обадии было бесполезно. А вот если опекуном Самюэля станет Форест, то мальчик будет жить в Эйвонсфорде, а не окажется в заложниках у мрачного пуританина.
Сузив темные, близко посаженные глаза, Форест задумчиво произнес:
– Да, Обадия Шокли против меня не пойдет.
– Значит, вы согласны?
– Самюэль – юноша смышленый, это всякому видно. Образование ему не помешает, – признал Форест и с улыбкой осведомился: – Полагаю, цена моего согласия тебе известна.
