– А почему он здесь? – спросил Самюэль.
– Ему так хочется, – ответила Маргарет. – Он теперь диггер
[45]
.
Самюэлю любопытно было узнать, кто такие диггеры – этого слова он никогда прежде не слышал.
В бурлящем котле английской буржуазной революции возникло великое множество различных политических течений, среди которых диггеры выделялись необычайной логичностью радикальных взглядов. Обадия не зря пришел в ужас, когда Эдмунд выразил свое мнение о естественном праве человека, – левеллеры всего лишь предлагали наделить мелких собственников правами, ранее принадлежавшими только аристократии, тогда как диггеры настаивали на всеобщем равенстве и полной отмене частной собственности.
Эдмунд пригласил родных в большой дом, где жили все диггеры общины Сент-Джордж-Хилл в графстве Суррей, близ Лондона.
– Принято считать, что свободен тот, кто владеет собственностью, то есть землей и имуществом, а значит, если передать всю собственность в общественное пользование, то свободными людьми станут все, – объяснял Эдмунд родным. – Все наши вещи здесь – общественное достояние, и работаем мы вместе, на равных.
– По-моему, это больше похоже на монашескую обитель, – шутливо заметила Маргарет.
– Мы не настаиваем на едином вероисповедании, – возразил Эдмунд.
В глубине души Маргарет сомневалась, что община долго просуществует. Она с тревогой посмотрела на брата: Эдмунд исхудал, в глазах его мелькало странное выражение – то ли умиротворенность, то ли отчаяние.
За дружеской беседой вечер пролетел незаметно, однако на следующее утро Эдмунд не стал задерживать родных.
По пути домой Самюэль удивленно спросил:
– И что же теперь, нашу усадьбу тоже надо в общественное пользование отдать?
– Нет, Эдмунду наша усадьба не нужна.
– А почему?
– Она напоминает ему о бедах и горестях.
Самюэль не понял, о чем говорит Маргарет.
– Значит, вдали от усадьбы он о бедах забывает?
– Не знаю, – вздохнула Маргарет.
Полтора года спустя она получила известие, что Эдмунд скончался от истощения и упадка сил, ни о чем не сожалея. Общину диггеров вскоре разогнали, но в историю она вошла как один из первых европейских опытов по воплощению коммунистических идей в жизнь.
Самюэлю казалось, что он обитает попеременно в двух разных, непересекающихся сферах: в усадьбе, где всем распоряжалась Маргарет, и в Солсбери, где властвовал Обадия. Для Самюэля Эйвонсфорд оставался родным очагом, а Солсбери олицетворял неведомый, но манящий мир.
Обадия Шокли терпеливо поджидал своего часа.
В двенадцать лет Самюэль стал еще больше походить на сводную сестру. По настоянию Обадии смышленый подросток три дня в неделю брал уроки у местного пастора и в учении добился больших успехов.
– Я в учености не сильна, зато в земледелии толк знаю, – заявила Маргарет.
Самюэль быстро освоил секреты усадебного хозяйства, а Джейкоб Годфри обучил его ведению расчетов.
Ежедневно они с Маргарет проходили по окрестным полям пять, а то и десять миль. Самюэль прекрасно знал все уголки пятиречья, до его северной оконечности, где находился городок Эймсбери и развалины древнего Стоунхенджа.
В пойме Эйвона и на склонах холмов близ Олд-Сарума простирались общинные угодья.
– Их сейчас распахивают, а по ночам туда овец загоняют, чтобы навозом почву удобрить, – объясняла Маргарет.
Так Самюэль познакомился со сложным и запутанным английским законодательством, позволявшим крестьянам возделывать общинную пашню и разводить стада.
Иногда Маргарет уводила брата вниз по берегу реки, мимо собора, за мост, к деревне Бритфорд, у южной оконечности Кларендонского леса. Несколько раз они добирались даже к Даунтону, на пять миль южнее.
На северо-востоке Солсбери, за пологим холмом, получившим название Бишопсдаун – Епископский холм, – текла река Бурн; ее долину с востока ограничивали величественные меловые гряды, простиравшиеся до Винчестера.
Больше всего Самюэль любил западные окрестности Сарума. К юго-западу от соборного подворья раскинулись поля, уходившие к деревне Харнгем у подножия высокого холма Харнгем-Хилл, с вершины которого открывался великолепный вид на Солсбери. Город лежал как на ладони: собор, подворье, рынок и прямоугольники кварталов казались нарисованными знаменитым картографом Джоном Спидом.
А на западе начинались Гербертовы края, как называл их Самюэль.
Широкая долина, протянувшаяся до Шафтсбери, принадлежала графу Пемброку, главе семейства Герберт. Нынешние владельцы не шли ни в какое сравнение с их знаменитыми предками, властвовавшими над округой всего полвека назад, при Тюдорах, однако по-прежнему пользовались значительным влиянием в Уилтшире.
Самюэль любил бродить по соседним деревням – Фишертону и Бемертону, – нередко посещал и Уилтон, а оттуда уходил вверх по меловой гряде на запад, к Дубраве Гроувли, где почти тысячу лет назад находилась давно исчезнувшая деревушка, давшая имя семейству Шокли.
Гербертовы края… В этом названии для Маргарет содержался тайный смысл, заставлявший Обадию недовольно морщить лоб.
В Бемертоне Маргарет и Самюэль всегда заходили помолиться в деревенскую часовню, сложенную из серого камня, рядом с которой стоял скромный домик священника. Всякий раз Маргарет говорила одно и то же:
– Я его хорошо помню, он был другом отца.
Великий поэт Джордж Герберт скончался, когда Маргарет было одиннадцать лет.
– Он в родстве с владельцем Уилтон-Хауса? – спросил однажды Самюэль.
– Да, они дальние родственники.
– А его во дворец пускали?
– Нет, наверное, – печально улыбнулась Маргарет. – Они в бедности жили.
– Но зато он повсюду в округе побывал, верно?
Джордж Герберт прожил в Бемертоне всего несколько лет, но оставил по себе долгую добрую память.
– Верно, – кивнула Маргарет. – Он каждую семью в своем приходе навещал. Что бы там Обадия ни говорил, в Англиканской церкви было много хороших священников.
Герберт, бемертонский викарий, был автором прекрасных религиозных стихотворений; местные жители называли его святым пастырем.
– Его наставлял сам Господь, – говорила Маргарет.
Даже Обадия не осмеливался с ней спорить, хотя Джордж Герберт был англиканским священником, любил духовные песнопения, часто приходил на службу в Солсберийский собор и даже написал своего рода руководство для приходских священников.
