– Евстахий Годфри, ты умер для мира и жив во Христе! – торжественно провозгласил священник, вместе со служками вышел к лестнице и запер дверь в келью. – Евстахий Годфри удалился в затвор! – во всеуслышание объявил он. – Молитесь за его душу.
Впрочем, отшельничество Евстахия не было чрезмерно суровым. По правилам того времени любой, кто возжелал отойти в затвор, должен был не только убедить архидиакона собора в искреннем же лании уединиться для жизни духовной, но и доказать, что будущий отшельник располагает достаточными средствами для под держания условий своего существования. Келью ежедневно убирали, затворнику приносили еду, родственникам было позволено его навещать. Затворничество в Англии – добровольное заключение для молитвы и очищения ума благодатью – особой строгостью не отличалось.
Евстахия затворничество вполне удовлетворяло, он готов был прожить в келье остаток своих дней. Решение это пришло к нему постепенно. Подобно своим предкам, считавшим своим долгом во что бы то ни стало добиться успеха в ратном деле, будь то на поле брани или на ристалище, Евстахий Годфри пытался исполнить свой долг – добиться успеха в торговых делах. Увы, все его старания оказались напрасны. Двадцативосьмилетнюю красавицу-дочь с большим трудом удалось выдать замуж за пожилого крестьянина из Таунтона; брак их был бездетным. Оливер так и не стал юристом или парламентским представителем – он жил в скромном доме в квартале Кабаний Ряд, без особого успеха приторговывал шерстью и слишком много пил. Евстахий продолжал вкладывать деньги в рискованные предприятия, стараясь хоть немного поправить положение семьи. Когда отношения Англии с торговцами Ганзейского союза обострились, Годфри вложил половину своего состояния в предприятие со скандинавским купцом, но в 1474 году Англия заключила мирный договор с Ганзой, торговля с Германией возобновилась, а Евстахий разорился.
От этого потрясения Годфри так и не оправился, а потому решил всецело посвятить себя жизни духовной, для чего каждый день истово посещал мессы и перечитывал богословские труды Фомы Кемпийского, Юлиании Норвичской и мистическое сочинение «Облако незнания». К концу года он заявил, что больше не желает обитать в доме у ворот Святой Анны.
– Я хочу удалиться от мирской суеты, – объяснял он детям.
Поступок его особого удивления не вызвал – в те времена отшельников хватало в каждой епархии. Из безземельного дворянина Евстахия Годфри купца не вышло, оставалось только уповать на то, что Господь, как истинный христианский джентльмен, молчаливо примет страждущего в свои объятия. После ухода священника Евстахий медленно встал и впервые за много лет улыбнулся – вот оно, счастье!
Бенедикт Мейсон пристально следил за торжественным обрядом. Колокольный мастер, раздобревший на склоне лет, полагал Годфри образцом праведности и верил, что между ними существует незримая, но прочная связь, поэтому и счел своим долгом присутствовать при воздвижении Евстахия в затвор. На рыночную площадь Мейсон явился в своем лучшем наряде – в алом дублете и ярко-синих чулках-шоссах, что делало его похожим на откормленного индюка. Он истово крестился в церкви и с немым укором смотрел на зевак, которые не проявляли должного рвения.
После того как Годфри заперли в келье, колокольных дел мастер немного постоял у двери, а потом вернулся в церковь, чтобы еще раз полюбоваться настенными росписями.
Уилл последовал за ним.
Весь город по праву гордился новой церковью Святого Мученика Фомы. Йорки и Ланкастеры все еще оспаривали друг у друга престол. Богатейший вельможа Англии, Ричард Невилл, граф Уорик и Солсбери, прозванный «творец королей», поддерживал то одну, то другую сторону в междоусобных распрях, а вот жители Солсбери невозмутимо отправляли людей и деньги обеим сторонам. Могущественные феодалы тем временем убивали друг друга. Недавно погиб брат короля Эдуарда IV, Георг Плантагенет, герцог Кларенс, владевший огромным имением близ Уордура, в пятнадцати милях к западу от Солсбери. По слухам, его утопили в бочке мальвазии. Самый млад ший брат, горбун Ричард, герцог Глостер, которому теперь при надлежала бо́льшая часть обширных владений графа Солсбери, упорно держался в тени. Впрочем, горожанам до всех этих вельмож дела не было.
Король Эдуард IV, представитель династии Йорков, владел богатейшими землями и в деньгах не нуждался: казну его исправно пополнял Людовик XI Благоразумный, который согласился платить огромные отступные за то, чтобы Англия не пошла войной на Францию. Жителей Солсбери это вполне устраивало – богатый король парламентов не созывал и новых налогов не требовал.
Процветанию и благоденствию Сарума не помешала даже десятилетняя тяжба Джона Холла с епископом. Епископ оставался фео дальным сеньором Солсбери, но с этим горожане смирились, а больше их никто не трогал.
Церковь Святого Мученика Фомы Бекета услаждала взор жителей города – в ней была и роскошная часовня братства Святого Георгия, и часовни знатных горожан, и превосходная молельня гильдии портных. Другие приходские церкви тоже свидетельствовали о богатстве местных торговцев и ремесленников, но церковь Святого Фомы намного превосходила их роскошью. В ней было двадцать священников, шестнадцать диаконов, десять иподиаконов, десять поминальных чтецов – в общей сложности почти шестьдесят человек на три тысячи прихожан. Богослужения шли непрерывно, свечи горели с утра до вечера.
Новую церковь, выстроенную в так называемом вертикальном готическом стиле, украшали тонкие стрельчатые арки и широкие окна. Сводчатые потолки, хотя и не такие изящные, как веерные своды часовен Итона и Королевского колледжа в Кембридже, поддерживали деревянные стропила, с которых улыбались пухлощекие ангелочки. Стены покрывали яркие росписи – гирлянды цветов, гербы местной знати, алые георгиевские кресты и символы гиль дий. Здесь всегда проходила церемония назначения мэра, а члены городского совета занимали на церковных скамьях самые почетные места.
Совсем недавно была завершена великолепная фреска, занимавшая всю заалтарную арку, – изображение Страшного суда, устрашающее своей выразительностью.
Фреска весьма напугала Уилла, неграмотного юношу, воспитанного в христианской вере маловразумительными проповедями деревенского священника и полуязыческими мистериями, которые разыгрывались в балаганах на Рождество, – там дьявола и грешников изображали фигляры, напоминая зрителям о карах Божиих. Разглядывая яркие изображения, Уилл Уилсон ничуть не сомневался, что перед ним – истинная картина Страшного суда. Со стены над хором взирал Христос, с распростертыми руками восседающий на радуге, которая взошла над стройными башнями Града Небесного. О правую руку Спасителя ангелы поднимали усопших из могил и провожали их либо в рай, либо под левую руку Христа, в ад, где грешников встречал жуткий дьявол с разинутой пастью. Уилл невольно содрогнулся, вспомнив, как на Троицу они с отцом пришли в церковь Святого Эдмунда, куда внесли огромное полотнище с изображением танцующего скелета – зловещим напоминанием о неизбежной смерти. Вот и он, Уилл Уилсон, скоро умрет и прямиком отправится в ад за свои прегрешения.
Юноша с благоговением обратил взор на святого Осмунда, изображенного на краю фрески, и, вознеся молитву, торопливо вышел из церкви.
