– Нет, я в торговцы не гожусь, – с плохо скрытой гордостью притворно сокрушался сорокадвухлетний Годфри, а потом заявил сыну: – Теперь ты должен бороться за честь семьи. Тебе прямая дорога в парламент.
Возлагая на сына эту непростую обязанность, Евстахий Годфри мыслил по-своему здраво. Мелкопоместные дворяне и зажиточные торговцы стремились дать сыновьям прекрасное образование. Оливера сначала отправили в Винчестерский колледж, основанный епископом Уильямом Уикхемом в 1382 году, а потом – в Королевский колледж Кембриджского университета, где смышленый юноша изучал право. Впрочем, особым прилежанием Оливер не отличался, хотя отец неоднократно напоминал ему, что хороший юрист всегда найдет возможность зарекомендовать себя на королевской службе.
Тем временем английский парламент неуклонно превращался в средоточие реальной власти. Избирательная система претерпела значительные изменения: выбирать в парламент своих представителей теперь могли только те свободные землевладельцы – фригольдеры, – доход которых составлял не менее сорока шиллингов в год. Вдобавок представителями графств и округов становились не местные горожане и дворяне, а ставленники вельмож.
– То ли дело, когда герцог Ланкастер созывал парламент, – взды хал Евстахий. – А нынче там самое место для таких, как ты, молодых да хватких. Вот из Олд-Сарума туда положено двух представителей в палату общин отправлять, а кого, спрашивается? Ведь не местных послали, а каких-то лондонских торговцев!
Полузаброшенная крепость на холме служила удобным избирательным округом для целеустремленных парламентских деятелей.
Мысли о славных подвигах и доблести предков приводили Годфри в уныние.
– Теперь не повоюешь, как в старину, – горестно вздыхал он.
Увы, дни воинских подвигов и славы давно миновали, да и сама война изменилась: задолго до битвы при Азинкуре дед Евстахия жаловался, что пушки – изобретение противоестественное и доблестным рыцарям их применять негоже. Впрочем, Евстахию повезло, что Оливер не мечтал о воинской службе, – на рыцарские доспехи и снаряжение денег не было.
Итак, Годфри не сомневался, что сын достойно проявит себя на парламентском поприще, а красавице-дочери непременно улыбнется судьба, – оставалось лишь раздобыть денег, для чего и требовалось срочно заключать брачные союзы. Годфри уже приглядел два подходящих семейства – хоть и низкородные, из торгового сословия, но зажиточные.
Евстахий улыбнулся, весьма довольный своим здравомыслием. Радовало его и другое: как только детей удастся пристроить, делать ему больше ничего не придется. Об этом Евстахий Годфри мечтал всю жизнь. В глубине души он всегда сознавал, что среди дельцов Солсбери ему нет места. Больше всего его манила религия и философические размышления. Он неукоснительно приходил на торжественную мессу в соборе, а иногда даже посещал все семь молитвенных часов и подолгу беседовал со священниками на соборном подворье, обсуждая богословские труды великого схоласта Фомы Кемпийского и Юлиании Норвичской, знаменитой отшельницы из Восточной Англии. Больше всего он любил вести дискуссии о происхождении британцев, предками которых, по твердому убеждению Годфри, были выходцы из древней Трои. В библиотеке собора, построенной по настоянию капитула, теперь хранилась книжица с изложением этой восхитительной теории, благоговейно принесенная в дар Евстахием Годфри.
«Что ж, вот детей пристрою и предамся умствованиям», – подумал он и бодрым шагом направился к Джону Уилсону.
Майклу Шокли уверенности было не занимать.
Он с достоинством вышел из дома, расположенного в квартале Три Лебедя Рыночного прихода на севере Солсбери. Белизну оштукатуренных стен внушительного особняка оттенял каркас из толстых дубовых балок; верхние этажи чуть нависали над дорогой – северной оконечностью Хай-стрит, за свою длину получившей название Эндлес-стрит – «бесконечная улица».
В тот вечер Шокли облачился в короткий дублет, туго перехваченный поясом, что подчеркивало широкие плечи и мощную грудь торговца, и чулки-шоссы, ладно облегавшие сильные, мускулистые икры. Сегодня Майклу Шокли предстояла чрезвычайно важная встреча, после которой его наверняка изберут в совет сорока восьми.
В городской совет Солсбери входило семьдесят два человека – двадцать четыре старейшины, или олдермена, во главе которых стоял мэр, и сорок восемь достойных горожан, занимавших посты поскромнее; именно они избирали олдерменов. Недавно один из сорока восьми умер, и на его место полагалось назначить замену.
– По-моему, меня изберут, – доверился Шокли жене. – В совете моих друзей и сторонников хватает.
В городе к Майклу Шокли относились с заслуженным уважением. Семейство Шокли понемногу богатело. Хотя сукновальня при носила хороший доход, Майкл завел еще и небольшую камвольную мануфактуру, что весьма обрадовало мелких ремесленников, поскольку обеспечивало занятость валяльщиков, красильщиков и ткачей; к тому же торговец всегда щедро жертвовал на нужды гильдий и ремесленнических общин. Его сын Реджинальд уже состоял в гильдии портных, и Майкл часто напоминал ему:
– Ежели хочешь добиться успеха, докажи мастерам, что ты свое дело знаешь.
Временами не все шло гладко – к примеру, из-за войн с Бургундией пострадала торговля с Нидерландами, которую вели так называемые купцы-предприниматели, получавшие ссуды у стапельщиков, а борьба с Ганзейским союзом за международные рынки мешала развивать торговлю со странами Восточной и Северной Европы, Балтики и даже с далекой Россией. В России Шокли закупал смолу и меха, в Нидерланды поставлял сукно, однако эти сделки прибыли ему не принесли. Впрочем, хватало и других доходов. Два месяца назад он закупил двадцать пять тонн синили – растительного красителя для шерсти – и выгодно продал груз, доставленный в порт Саутгемптона.
На углу Эндлес-стрит Шокли окликнули портные:
– Удачи тебе в совете!
Он с приветливой улыбкой помахал им в ответ и направился к церкви на западной стороне рыночной площади, где его уже ждал знакомый торговец.
– Ну что, не прочь к сорока восьми присоединиться?
– Конечно! – с готовностью откликнулся Майкл.
– А на взнос расщедришься?
– Сколько потребуется, столько и внесу.
– Что ж, еще одна арка церкви не помешает, – с улыбкой сказал Уильям Суэйн. – Если не терпится к сорока восьми присоединиться, пожертвуй на постройку храма.
Джон Холл и Уильям Суэйн были в то время известны всему Саруму. Поговаривали, что Джон Холл богаче – через его руки проходила половина уилтширской шерсти, он представлял город в парламенте и подал королю прошение выдать Солсбери королевскую хартию. Его соперник Уильям Суэйн был мэром города и пользовался большим влиянием в городском совете. Самой заветной мечтой купца было восстановление полуразрушенной церкви Святого Мученика Фомы на рыночной площади. Десять лет назад, когда обвалился потолок над алтарем, торговцы Суэйн, Холл и Уильям Уэбб вместе с дворянскими семействами Хангерфорд, Ладлоу и Годманстоун решили восстановить и расширить старинную церковь. Суэйн, будучи одним из покровителей гильдии портных, дал денег на постройку целого придела и часовни с алтарем для отправления заупокойных служб.
