– Вот увидишь, мы заполучим сукновальню Шокли! – торжествующе объявил Уолтер.
Эдвард с любопытством следил за приготовлениям к походу. Имение заполонили валлийские пехотинцы в полосатых бело-зеленых куртках, оруженосцы, всадники и слуги. Больше всего Эдварду нравились конные лучники с шестифутовыми тисовыми луками за спиной – в бою они спешивались и осыпали противника градом стрел – до двенадцати за минуту – с расстояния четырехсот ярдов; стрела с легкостью пробивала рыцарский доспех. Наконец настал день, когда Томас, облаченный в алое сюрко с белым лебедем на груди, отправился на великолепном скакуне искать счастья на поле боя.
Военная кампания Черного принца против Иоанна II Доброго, короля Франции, прошла успешно. В 1355 году армия Эдуарда захватила Бордо и с богатыми трофеями двинулась вглубь страны, где 16 сентября 1356 года двадцатипятилетний принц одержал легендарную победу над превосходящими силами французов в битве при Пуатье.
Перед битвой Черный принц обратился с зажигательной речью к своим солдатам, а потом вместе с ними преклонил колена, молясь о благословении Господнем. Томас де Годфруа покрыл себя славой в сражении, радовался вместе с остальными, узнав о пленении короля Франции, а потом стоял у шатра, где принц устроил пир в честь своего царственного пленника. За Иоанна Доброго назначили поистине королевский выкуп – три миллиона крон, что составляло пятикратный годовой доход короля Эдуарда. Англичане также захватили огромные территории противника.
Томас по праву гордился своим участием в битве – недаром сам принц одарил юношу благосклонной улыбкой. Увы, в пылу сражения доблестный рыцарь совсем забыл о пленниках и один из немногих вернулся домой с пустыми руками. Его соратники привезли из похода богатые трофеи и еще несколько лет беспрепятственно грабили захваченные края. Знакомый рыцарь предложил Томасу присоединиться к отряду наемников, но юноша холодно отказался:
– Годфруа сражаются ради славы, а не ради денег.
Так что гордый Томас де Годфруа не привез домой ничего, кроме славы.
Вот только одной славой сыт не будешь.
С подобающим рыцарям благородством Жильбер де Годфруа и его сын отдали Уолтеру Уилсону лучшие земли и сукновальню, что делало Уолтера не только владельцем лена и вассалом короля, но и лендлордом Шокли.
– Ну, Годфруа мы почти разорили, скоро и от проклятых Шокли избавимся, – торжествовал Уолтер.
Его жестоким замыслам не суждено было воплотиться – впервые в жизни Эдвард воспротивился отцу. Обычно при заключении сделок Эдвард выступал в роли покладистого и добродушного человека, в противовес расчетливому и хитроумному Уолтеру, которого всегда недолюбливали, а в последнее время стали явно выказывать недовольство его поведением. Эдвард решил, что мягким обращением можно добиться большего. Торговцы Солсбери относились к Стивену Шокли с уважением, и настраивать их против себя не стоило.
– Шокли теперь в гильдии торговцев заправляет, человек почтенный, с ним ссориться негоже, – сказал Эдвард отцу. – Нам друзья нужны, врагов и без того хватает.
– Ты с проклятым Шокли задружиться желаешь? – удивился Уолтер.
– А что такого? Глядишь, польза будет.
Уолтер, недовольно поморщившись, погрузился в размышления. Всю жизнь он добивался одного: отомстить Шокли – и теперь мечтал о возможности унизить торговца, однако понимал, что сын прав.
– С Шокли лучше остаться друзьями, – настаивал Эдвард. – Нам ведь главное – разбогатеть. Он нам в этом поможет.
Уолтер, гневно воззрившись на сына, неожиданно махнул рукой:
– А, делай как знаешь!
На следующий день Эдвард Уилсон отправился в Солсбери, где встретился с экономом Роберта Уайвила, епископа Солсберийского, и за щедрое вознаграждение отписал сукновальню епископу.
– Теперь и епископ нам благоволит, – с улыбкой доложил отцу Эдвард.
Впоследствии он не раз вспоминал отцовскую дальновидность – сукновальня приносила прекрасный доход. Производство сукна в Англии увеличивалось год от года, но росли и другие отрасли промышленности. Хотя многие графства еще не оправились от последствий чумы, Уилтшир и Солсбери процветали, а вместе с ними богатело и семейство Уилсон.
Бытует ошибочное мнение, что эпидемия чумы в 1348 году была ограниченной вспышкой, не повторившейся до пришествия Великой чумы в 1665 году. На самом же деле в последующие столетия очаги чумы возникали неоднократно; в частности, в 1361 году болезнь, снова вернувшись в Англию, свирепствовала в Лондоне.
Агнеса Масон, услышав о новой вспышке чумы, велела родным собираться.
– Пойдем в овчарню, – объявила она, полагая, что пастбища пустуют.
Дети Агнесы давно подросли, дочь вышла замуж, однако же, как и двенадцать лет назад, все послушно погрузили вещи на тележку и отправились на взгорье. Агнеса предупредила и Джона с семьей, но не удивилась, узнав, что он не желает покидать Авонсфорд.
Сама Агнеса тоже изменилась: рыжие волосы поседели, морщины избороздили лицо, тело исхудало и усохло, суставы болели, а пылкий нрав с годами поостыл.
На взгорье путникам преградил дорогу Уолтер Уилсон.
– Ты куда это собралась? – грозно обратился он к Агнесе.
– В овчарню.
– Я там овец держу, – заявил Уолтер. – Возвращайся в деревню.
Овчарня и впрямь стояла там, где изредка паслись стада Уилсонов, но в этом году пустовала.
– Нет там никого, – упрямо возразила Агнеса.
– Сегодня нет, а завтра будет, – поморщился он. – А тебе на мою землю хода нет.
– Господа из манора мне всегда дозволяли… – начала она.
– А теперь я здесь издольщик, – напомнил он.
Агнеса поняла, что Уолтер не врет, и пожала плечами:
– Ну, мы еще куда-нибудь уйдем.
Уолтер не собирался ее отпускать:
– Ты мне три дня работы задолжала.
– Так чума же! – воскликнула Агнеса.
– А работать кто будет?
– Мы в деревне не останемся, – заявила она.
– Сунешься на взгорье, я тебя собаками затравлю, – пообещал Уолтер и ухмыльнулся. – И дохлыми крысами забросаю.
Агнеса осеклась, сообразив, что Уолтер не погнушается исполнить угрозу: злопамятный старик никому прошлых обид не спускал.
– Ну что, может, в суд пойдем? – рявкнул он.
Помолчав, Агнеса ответила:
– Господь тебя покарает.
– Ну и пусть, но сперва ты от чумы сдохнешь, – рассмеялся Уолтер.
Агнеса отвернулась и повела родных назад в деревню.
– Что, с этим отребьем тоже прикажешь задружиться? – издевательски спросил Уолтер сына.
Эдвард равнодушно пожал плечами – семейство Агнесы его не интересовало.
