– Земли истощились, – наконец печально изрек он, хотя прекрасно знал, что поля имения щедро удобряли навозом и известью. – Нет, вы уж простите, нам такого не нужно.
Жильбер разочарованно посмотрел на него, и Эдвард понял, что настала его очередь вмешаться.
– Отец, эту землю можно под выпас отдать, – предложил он. – Овцы ее унавозят, глядишь, и…
– Земля худородная, толку с нее не будет, – оборвал Уолтер сына.
– Но может быть…
– Ох, ну и бестолочь же ты! Говорю же, земля худая, никакого урожая не получишь. Пойдем в соседнем поместье справимся…
Эдвард согласно кивнул и умоляюще взглянул на отца:
– Ты же говорил, что позволишь мне взять надел…
– И во сколько тебе это обойдется? – презрительно фыркнул Уолтер.
– Может, пенни за акр, – нерешительно протянул Эдвард, назвав половину цены, на которую готов был согласиться Годфруа.
– Да ты нас разоришь! – возмущенно воскликнул Уолтер.
Притворная размолвка отца и сына продолжалась. Годфруа нуждался в издольщиках, но других желающих не находилось. Полчаса спустя Уилсоны ушли из манора, договорившись с Годфруа об издольщине на весьма выгодных условиях: за мизерную плату владелец поместья отдал им треть лучших земель, а вдобавок почти за бесценок выделил огромный участок пастбища на взгорье.
– Да там тысячу овец можно пасти! – расхохотался Эдвард, когда они вышли за ворота манора.
– А навозом пашню удобрить, – добавил Уолтер.
– Знатный господин, а дурак дураком, – сказал Эдвард. – Ни о чем понятия не имеет.
На самом деле на этот раз Жильбера подвела его осмотрительность. В то время крупные землевладельцы либо вкладывали деньги в развитие хозяйства и повышали плату наемным работникам, либо отдавали землю надежным издольщикам и совершенно отстранялись от сельскохозяйственных занятий. Годфруа денег тратить не желал и, хотя ему следовало придирчивее отнестись к выбору издольщика, не счел возможным дожидаться выгодного предложения и согласился на первое же, пусть и невыгодное, решив, что лучше выручить хоть какие-то деньги за землю.
У самого дома Уолтер благосклонно хлопнул сына по плечу – мол, молодец, справился. Эдварда же больше всего удивляло поведение Томаса. Юноша, стоя рядом с отцом, с плохо скрытым презрением следил за переговорами – судя по всему, обсуждение низменных хозяйственных дел ему претило.
– А Томасу-то, похоже, все равно, чем дело кончится, – сказал Эдвард отцу.
– Рыцари – они такие, – согласно кивнул Уолтер. – Честной работы гнушаются, им лишь бы воевать.
Годы, проведенные в имении Уайтхитов, превратили Томаса в истинного рыцаря. Он ловко вырезал из дерева изящные безделушки, пел и умел читать и писать, хоть и с трудом. Родным языком для него был английский, но он мог изъясняться и по-французски – во всяком случае, заучил обычный набор вежливых фраз, достаточных для общения с противником, а если повезет, то и со знатным пленником, за которого дадут щедрый выкуп. Томаса воспитывали для ратного дела, для ристалищ и сражений. Как и его предки, он любил воевать, ведь только в битве можно обрести славу и богатство. Дела поместья его совершенно не волновали.
В последующие четыре года Эдвард редко видел Томаса – тот постоянно находился в отъезде, – зато изучил каждый уголок Авонсфордского имения и извлекал из него немалую прибыль.
В 1350-е годы для предприимчивых людей в Саруме открывались прекрасные возможности. Графство Уилтшир быстро оправилось от последствий Черной смерти; теперь здесь интенсивно развивалась не только торговля шерстью, но и сукноделие.
В прошлом руно английских овец продавали в Европу, а оттуда привозили сукно. На севере Солсберийской возвышенности, в Мальборо, ткали дешевую бурель – грубую шерстяную ткань – и войлок, подлежащий дальнейшей обработке на сукновальнях. Теперь же спрос на сукно вырос не только в Англии, но и в Европе. Ткачи, валяльщики и красильщики не сидели без работы. Повсюду строились новые сукновальни, торговцы богатели, а крупные землевладельцы, открыв для себя новый источник дохода – продажу шерсти, – спешно обзаводились овцами. На пустошах и на меловых взгорьях Северного Уэссекса теперь паслись многотысячные стада, принадлежавшие и епископу Винчестерскому, и монастырям, и знат ным семействам, таким как Хангерфорды.
Уолтеру Уилсону и его сыну предприимчивости было не занимать. Уолтер своей выгоды ни в чем не упускал и выжимал из своих работников последние силы.
Лишь одно-единственное семейство в округе ему не подчинилось.
Агнеса Масон осталась в Авонсфорде, однако в ее жизни тоже произошли перемены.
О смерти Николаса почти никогда не упоминали. Джон по-прежнему работал каменщиком в соборе, но к мачехе теперь относился сдержанно, а через полгода женился и стал жить отдельно. Впрочем, он ежедневно навещал родных и заботился о сводных братьях, однако Агнеса обнаружила, что справляется и без его помощи. Годфруа не повысил аренду за дом Масонов в Авонсфорде, и Агнеса со старшими детьми три дня в неделю работала в поместье за небольшую плату, а в свободные дни нанималась в услужение к местным издольщикам, которые щедро оплачивали ее труд, так что семья не нищенствовала.
Уолтер Уилсон, взяв в издольщину земли Годфруа, настоял на том, чтобы Агнеса теперь работала на нового хозяина, и велел Эдварду не давать ей спуску. Злопамятный Уолтер хорошо помнил, как в Кларендоне Осмунд Масон опроверг обвинения Джона Уилсона и встал на сторону Шокли.
– У нас с Масонами старые счеты, – объяснил Уолтер сыну.
Однако он не учел независимого нрава Агнесы.
Первый месяц все шло как обычно: Агнеса отрабатывала положенные три дня, а Уолтер ворчал, но платил ей установленное жалованье. Затем Уолтер заявил, что она должна работать на час дольше, – Агнеса твердо отказалась. Уолтер потребовал, чтобы в поместье работала не только она, но и двое старших детей, – Агнеса не подчинилась. Он попытался ее запугать, но Агнеса, упрямо выпятив подбородок, не побоялась угроз.
Эдвард, видя, как отец наливается злобой, благоразумно решил не вмешиваться.
– От этого проклятого семейства одни неприятности! – восклицал Уолтер.
Агнеса, зная, что дешевле работников ему не найти, не обращала внимания на его гнев.
Только через год Уолтеру удалось ее приструнить, а помог ему в этом парламент.
Высокий спрос на рабочую силу и свободный рынок труда принес многим, в том числе и Уолтеру Уилсону, огромные прибыли, однако вызвал резкое недовольство в обществе. В Англии заработная плата неуклонно росла с начала XIV века, но из-за чумы рост ее многократно ускорился. Вдобавок феодальным сеньорам было невыгодно терять вассалов, которые, несмотря на свои обязательства перед господином, часто уходили работать к тем, кто платил больше.
– Наемные работники совсем обнаглели, огромных денег требуют, – возмущался Уолтер.
