Для Агнесы утро тянулось бесконечно. Джон помогал ей по хозяйству, а самым сложным оказалось удержать детей в круге, огороженном камнями. На взгорье стояла удивительная тишина. По небу проносились только облака, ведь сюда, на продуваемую ветрами возвышенность, не залетали даже птицы. Любопытный лис осторожно подкрался к овчарне в поисках поживы и, увидев Агнесу, поспешно отскочил. Она, к радости малышей, успела метко выпустить камешек из пращи, который попал зверьку в бок. Лис, взвизгнув, пустился наутек.
В полдень дети задремали, а Агнеса уселась на пороге. Из овчарни доносился чуть слышный шорох – Джон вытачивал древко стрелы. Через час один из малышей проснулся и вызвался сторожить. Агнеса ушла прикорнуть. Разбудили ее громкие крики.
Она выбежала из овчарни, протирая глаза и щурясь от яркого солнечного света.
В сотне ярдов от круга камней показалась знакомая фигура Николаса. Малыш с радостным криком бежал навстречу брату.
Агнеса, окончательно стряхнув остатки сна, сурово прикрикнула на сына:
– Ступай в дом и не выходи, пока не позову!
Она схватила лук и, приблизившись к кругу камней, велела Николасу остановиться. Он удивленно посмотрел на нее.
Агнеса упрямо выпятила подбородок, покрепче сжала лук и хмуро поглядела в глаза пасынка.
Джон вышел на порог овчарни, и Николас с улыбкой посмотрел на брата.
– Ты где был? – холодно спросила Агнеса.
– В Солсбери. И в Авонсфорде, – ответил Николас и шагнул к ней.
Она предостерегающе вскинула руку:
– Не подходи. Что о заразе слышно?
– Говорят, в Солсбери кто-то помер, но сам я не видел. А наш викарий решил, что его овцы от чумы перемерли, – усмехнулся Николас.
Агнеса решительно натянула тетиву:
– Убирайся прочь! И больше сюда не приходи.
У нее защемило сердце – пасынков она любила, как родных сыновей, но отступать было нельзя. Рука дрогнула, однако Агнеса тут же вспомнила о троих малышах и сосредоточилась.
Николас в полном недоумении уставился на нее. Если он не остановится, ей придется выпустить стрелу ему в грудь. А дальше что?
Они стояли друг против друга в напряженном молчании.
Джон подошел к Агнесе и негромко, рассудительно произнес:
– Впусти его, матушка.
– Ты обещал во всем мне повиноваться, – напомнила она.
– Впусти его, – настойчиво повторил Джон.
Агнеса замерла, не спуская глаз с Николаса. Если она сейчас пойдет на уступку, то все погибло.
Джон потянулся отобрать у мачехи лук.
– Не трогай, а то я Николаса пристрелю! – властно приказала Агнеса.
Джон поспешно отдернул руку.
– Говорят, в город хворь пришла. Если Николас заразу с собой принес, то мы все здесь помрем, – сказала Агнеса.
Джон промолчал.
– Она права, – вздохнул Николас. – Мне лучше уйти. Но я буду каждый день приходить, рассказывать, как дела идут.
Агнеса не опускала лук до тех пор, пока Николас не скрылся из виду.
Добродушное лицо Джона исказила злоба.
– Что ты наделала! – презрительно процедил он.
– Я нам всем жизнь спасла, – невозмутимо ответила Агнеса.
Первые признаки болезни у Розы де Годфруа появились на следующий день, но поначалу их никто не заметил.
Хозяйка Авонсфорда, весьма довольная принятыми мерами предосторожности, считала, что теперь-то зловещая хворь не коснется ее родных. Вечером Роза, напоив домочадцев целебным снадобьем, неожиданно побледнела и пошатнулась. Голова кружилась, пол словно уходил из-под ног. Жильбер ничего не заметил, а чуть погодя слабость прошла. Однако же через полчаса Розу охватил внезапный приступ лихорадки, но в тусклом свете свечей ни служанки, ни муж не заметили дрожи. Роза торопливо ушла в спальню.
Спустя полчаса Розу де Годфруа замутило, началась рвота. Теперь никаких сомнений не оставалось – хозяйку Авонсфорда настиг смертельный недуг.
Жильбер дремал в своем любимом кресле. У Розы было совсем немного времени, чтобы поразмыслить, как охранить домочадцев от хвори. Очевидно, не имело смысла просить их покинуть манор. Если зараза пришла в дом, то все его обитатели под угрозой.
Роза представила себе улыбчивое лицо сына, его вечно встрепанные волосы. Она так скучала по Томасу! Что ж, придется встретить смерть, не повидавшись с сыном. Ему ни в коем случае нельзя возвращаться в Авонсфорд.
Вестей из имения Уайтхитов все еще не было. Может быть, Томас уже в пути… При мысли об этом Роза вздрогнула. Надо бы предупредить мужа, послать гонца в Уайтхит, но сил не оставалось. Она закрыла глаза.
Очнулась Роза от стука копыт по брусчатке двора. Свеча у постели почти догорела. Роза испуганно приподнялась на кровати – наверняка это приехал Томас!
Она с трудом встала и, пошатываясь, подошла к окну, глядя на темный двор. Слуга распахнул дверь; пламя факела осветило стройную фигуру всадника. Роза забарабанила по оконному переплету. Лишь бы сына не впустили в дом! Она встревоженно огляделась, но тут слабость накатила снова, и Роза без чувств упала на пол.
Немного погодя дверь в спальню распахнулась, и Жильбер де Годфруа застыл на пороге, с ужасом глядя на неподвижное тело жены. Серебристые волосы Розы саваном накрыли ее лицо.
Гонец, присланный Ранульфом де Уайтхитом, объяснил:
– Ваш слуга приехал, когда хозяин был в отъезде. Ваш сын здоров, но до нас дошли вести, что в Саруме чума. Стоит ли отправлять Томаса домой?
Жильбер привел жену в чувство, уложил на кровать.
– Не посылай за сыном, – прошептала Роза.
По ее настоянию Жильбер провел ночь в зале манора, беспокойно задремав в кресле. Несколько раз он поднимался к жене, уверял ее, что она скоро выздоровеет, и заставил выпить целебного настоя мальвазии. Розу снова стошнило.
К вечеру под мышками и в паху у нее появились карбункулы – воспаленные, болезненные на ощупь бугорки, которые ночью превратились в огромные чирьи. Крики и стоны Розы разносились по всему дому. Наутро всем в Авонсфорде стало известно, что у хозяйки манора чума.
Роза из последних сил старалась успокоить мужа. Жильбер послал за капелланом, но выяснилось, что щербатый священник сбежал из деревни. Годфруа, глядя на жену, измученную смертельным недугом, вспомнил печальные строки баллады: «И от людей не жди помоги… Равно ты будешь в нашей власти…»
Он не мог и помыслить о смерти Розы.
– Господи, спаси и сохрани! – прошептал Жильбер.
Он велел принести в спальню душистые травы, денно и нощно молился, послал за священниками в Солсбери… Увы, все было напрасно. Уродливые нарывы на теле жены не исчезали. На третий день Жильбер, отчаявшись, был согласен на все.
