По весне Осмунд Масон внес самый ценный вклад в строительство собора. Впрочем, об этом никто не подозревал, что приносило старому резчику странное удовлетворение.
В нормандском замке на меловом холме в Олд-Саруме теперь располагалась тюрьма; там же стоял гарнизон, на рыночной площади собирались торговцы, а жители старого города посылали своего представителя в парламент. Обитатели Солсбери редко заглядывали на холм, открытый всем ветрам, хотя в старом храме епископа Рожера по-прежнему служили обедни. Теперь Олд-Сарум стали называть цезаревой крепостью, ошибочно принимая за римское поселение стены древнего форта, а не исчезнувшие развалины Сорбиодуна у реки.
Осмунд любил приходить на меловой холм. Старый резчик закончил резные украшения Кларендонского дворца – замысловатые изображения зверей вокруг двери, – но с тех пор работы ему не предлагали. Заброшенный нормандский замок навевал на Осмунда умиротворение; каменщик взбирался на крутой холм над рекой и подолгу стоял на земляном валу, глядя на новый город вдали. Однажды в куче щебня у разрушенной сторожки привратника Осмунд подобрал странный серый булыжник размером чуть больше кулака. Резчик ощупал камень короткими толстыми пальцами и радостно улыбнулся – на ладони покоилась грубо вырезанная фигурка нагой пышногрудой женщины с тяжелыми чреслами.
Изображение Акуны, жены древнего охотника, вот уже восемь веков не видело света. Язычник Тарквиний сначала увез изваяние в верховья реки, а потом тайно вернулся и спрятал его в Сорбиодуне; затем римское поселение забросили, а опустевшие дома разобрали – камень использовали для строительных надобностей. Нормандские зодчие, перенося щебень на холм, ненароком подобрали фигурку, и она долгое время пролежала в стене одного из домов, до тех пор пока ее не обнаружил старый резчик.
Он унес фигурку домой, в Авонсфорд, и несколько дней раздумывал, что делать с изваянием.
Вопреки опасениям Осмунда соборная башня не обрушилась, хотя осадка величественного храма продолжалась. Старый каменщик притворно ворчал и по-прежнему корил строителей, но втайне радовался, что собор выдержал нагрузку и что искусным резным украшениям ничто не угрожает.
Спустя несколько дней, выждав, когда сгустятся сумерки, Осмунд отправился в собор. Строители уже завершили дневные труды и удалились на покой; соборное подворье опустело. По длинной лестнице Осмунд вскарабкался на верхний ярус собора – сначала к верхушкам арок, потом в клересторий над ними, а затем и к самим сводам, на самый верх. Сквозь окна струился свет догорающего заката. В полутемном нефе никого не было. Осмунд заметил полуприкрытую дверь, ведущую к одной из четырех винтовых лесенок башни. По узким ступеням он поднялся на сорок футов, к первому лестничному пролету, огороженному балюстрадой, откуда открывался прекрасный вид на город. В небе зажглись первые звезды. На стене Осмунд заметил одно из своих изваяний – собачью голову.
– Как башню строить, так я недостоин, а как моей резьбой украшать – так с удовольствием, – недовольно пробурчал он и, тяжело дыша, вскарабкался выше, на самый верх башни, на высоту двести двадцать футов.
Постройка шпиля еще не началась. Над головой Осмунда простирался усеянный звездами небосвод. Звезды горели ярче, чем огоньки в городских домах. Казалось, величавая каменная башня подпирает небесную высь.
Осмунд пошел вдоль парапета с многочисленными нишами – в некоторых уже стояли скульптурные изображения, некоторые пустовали. У внешнего края парапета он обнаружил подходящую по размеру выемку, вытащил из котомки молот и долото и, не страшась высоты, наклонился над стеной и выдолбил в камне углубление, куда опустил фигурку Акуны так, что над краем выемки торча ла только голова изваяния. Чуть поодаль стояло ведро с известковым раствором. Осмунд сноровисто укрепил камень в углублении и довольно усмехнулся – небольшую фигурку в стене, обращенной на север, к взгорью, вряд ли когда-нибудь заметят, но его обрадовало, что он все-таки внес свой вклад в строительство башни, несмотря на запрет гильдии каменщиков. Старый резчик ласково коснулся изваяния:
– Ежели башня устоит, то и ты устоишь.
Так Акуна обрела свою новую обитель, высоко над долиной пятиречья.
1310 год
Строительство собора приближалось к концу; оставалось лишь увенчать башню шпилем неописуемой красоты – подобного чуда прежде не было ни в Британии, ни в Европе. На башне над средокрестием возвели узкий восьмигранный шатер, уходящий ввысь на сто восемьдесят футов, – тем самым общая высота собора составила невиданные дотоле четыреста футов. Великолепное сооружение изумляло даже самих строителей.
Больше всех восхищался собором старый Осмунд. О былых обидах и огорчениях он давно забыл, больше не досаждал каменщикам упреками, и Эдвард несколько раз в год приглашал его на башню полюбоваться ходом строительства.
– Отец мой очень стар, – всякий раз говорил Эдвард строителям. – Кто знает, может быть, он в последний раз сюда пришел.
Это повторялось так часто, что стало шутливой присказкой. Осмунд, примирившись со старостью, однако же, не одряхлел и по-прежнему, хоть и гораздо медленнее, раз в неделю проходил несколько миль из Авонсфорда в Солсбери, впрочем, в повозке он проделывал этот путь с бо́льшим удовольствием.
– Он еще увидит, как мы новый собор построим, – усмехались каменщики, глядя, как согбенная, высохшая фигурка взбирается по винтовым лестницам к шпилю.
Год за годом взбираться приходилось все выше и выше. Осмунд придирчиво осматривал колонны и контрфорсы, взявшие на себя основную тяжесть арочных перекрытий, – пурбекский мрамор не подводил.
При сооружении шпиля строителям пришлось преодолеть немало трудностей. Во-первых, восьмиугольный шатер следовало уста новить на квадратное основание башни и надежно закрепить восемь вертикальных опор и восемь горизонтальных распорок. Для этого в углах башни соорудили арки, разделившие пространство на восемь частей, но шпиль давил не только на углы башни, но и на стены, угрожая обрушением. Строители решили еще раз стянуть башню железными обручами под самым парапетом – изнутри и снаружи. Полосы железа так надежно прикрепили к кладке, что менять их потребовалось только через четыреста лет. К углам башни пристроили башенки-пинакли, принявшие на себя часть несущей нагрузки шпиля. Когда шатер взметнулся на двадцать пять футов в высоту, Осмунд в четвертый раз пришел на стройку и с удивлением заметил, что верхние пять футов стен гораздо тоньше, чем нижние двадцать. Он забрался на леса и ахнул: стены оказались с ладонь толщиной.
– А что же на самом верху будет? – спросил он строителей. – Яичная скорлупа?
– Чем тоньше, тем легче, – согласно кивнул Эдвард.
И действительно, толщина кладки шпиля составляет всего девять дюймов; в это трудно поверить, учитывая, что высота его – почти двести футов. Хотя вес башни со шпилем – шесть с половиной тысяч тонн, сам шпиль весит лишь восемьсот тонн.
Осмунд спустился в неф, оценивающе осмотрел изгиб основных колонн средокрестия и впервые за многие годы с одобрением отозвался о работе зодчих, хотя и проворчал:
