На охоте король немного развеялся, однако его все еще терзали сомнения: что, если в обвинениях торговца содержится частичка правды? Может быть, стоит начать расследование? Но зачем? Лишь для того, чтобы узнать о давнем предательстве? Нет, дело прошлое, лучше не ворошить былое.
– Годфруа – наш верный слуга, – чуть слышно пробормотал Эдуард, но зерно недоверия уже пустило ростки.
На дальнейшую судьбу Джона Уилсона повлияли обстоятельства, не имевшие ничего общего с владениями Шокли. Торговцем и его женой заинтересовался один из королевских советников, ведущих переговоры с шотландскими посланниками, и за ужином, улучив минуту, объяснил королю свой замысел.
Целый день Джон и Кристина просидели в заброшенной псарне – крыша протекала, в щели между бревнами задувал холодный ветер, едко воняло псиной. Узников не кормили, огонь разводить запретили, и к вечеру оба продрогли от холода. Внезапно за ними явились стражники и снова отвели в королевские покои, где под невозмутимым взглядом Эдуарда советник сделал Джону Уилсону весьма странное предложение.
Переговоры с шотландскими посланниками в последнюю неделю замедлились – как выяснилось, секретарь одного из посланников, имевший большое влияние на своего господина, решил помешать их успеху.
– Если его не отвлечь, он так и будет чинить нам препоны, – объяснил советник королю. – Без него мы с посланниками обо всем договоримся.
– А что его может отвлечь?
– Женщины. Он неимоверно сладострастен. К нему уже посылали трех местных девок, только они ему быстро прискучили. А вот жена торговца – редкая красавица, – с ухмылкой заявил молодой человек.
Король Эдуард оценил изобретательность советника, однако недовольно поморщился – подобных действий он не одобрял. К своей жене, испанской принцессе Элеоноре Кастильской, он относился с любовью и благоговейным почтением и редко с ней расставался.
– Ты предлагаешь отправить женщину к шотландцу в обмен на освобождение из тюрьмы? Нет, это слишком унизительно, – с отвращением заявил король.
– Что вы, ваше величество! Они сами об этом попросят, – заверил советник, объяснил, что собирается предпринять, и поспешно добавил: – Разумеется, с вашего позволения, ваше величество.
– Что ж, в таком случае я согласен, – неохотно кивнул Эдуард.
Джон Уилсон, выслушав предложение советника, неуверенно уточнил:
– Нас освободят без суда?
– Да, – ответил молодой человек. – Король склонен простить тебе подлог.
– И нам отпишут поместье?
– Да.
– Но за это моей жене придется неделю ублажать шотландца?
– Если хотите получить поместье, то да, придется. Ты, считай, сделаешь королю одолжение, – улыбнулся советник.
Джон Уилсон, даже не взглянув на жену, погрузился в размышления, а потом спросил:
– А если она проведет с ним больше недели? Что нам за это полагается?
От неожиданности советник вздрогнул, но быстро взял себя в руки:
– Там видно будет.
Только тогда торговец обменялся с женой многозначительным взглядом и радостно ответил:
– Она согласна.
Советник снова улыбнулся. Король неохотно кивнул. Час спустя торговцу вручили дарственную, по которой Джону Уилсону и его наследникам отводили в пользование земельный надел размером в виргату, с усадьбой. Усадьба представляла собой небольшую хижину, сама земля была посредственной, но Джона Уилсона это не смущало – его новые владения примыкали к землям Шокли.
Переговоры между шотландскими посланниками и английскими советниками об управлении Шотландией завершились, и 6 ноября 1289 года королю Эдуарду I торжественно вручили договор, по которому сын короля официально становился женихом малолетней Норвежской девы.
После этого король отправился на охоту в Нью-Форест, затем проследовал на юг, в Крайстчерч у мелкого залива, и провел там целый месяц. В Лондон Эдуард I приехал к Рождеству и созвал парламент, заседавший до конца февраля. Великий пост король провел в верховьях Темзы, а Пасху отпраздновал в своем дворце в Вудстоке, после чего вернулся в Сарум и посетил аббатство в Эймсбери, в двух милях от древнего хенджа, – там приняла постриг его мать Элеонора Прованская, вдова Генриха III. Затем он вернулся в Лондон, где опять заседал парламент.
По многим причинам летний парламент 1290 года стал судьбоносным для Англии – король наводил порядок в управлении страной, искал способы пополнения казны, обсуждал положение в Шотландии и отписал Церкви обширные земельные угодья. А еще он занимался законотворчеством. По королевскому статуту, известному под названием Quo Warranto, то есть «на каком основании», феодальным сеньорам требовалось доказать право на владение землей – отсутствие королевской дарственной грамоты позволяло вернуть земли королю. Однако же иногда применение статута оказывалось безуспешным – к примеру, король пытался опротестовать право Уилтонского аббатства на владение приходом Челк, но монахини предъявили древнюю дарственную грамоту саксонского короля Эдвига.
А еще король подписал эдикт, приказывающий всем иудеям под страхом смертной казни покинуть пределы Англии. Случилось это 18 июля 1290 года, что совпало с днем 9 ава по иудейскому календарю – днем траура в ознаменование разрушения Иерусалима. К Дню Всех Святых всем иудеям, которые пока еще формально находились под покровительством короля, было предписано уехать из Анг лии. Издание этого эдикта никого не удивило – преследования иудеев продолжались долгие годы. Считается, что король сделал это по настоянию своей богобоязненной матери, и за сей благочестивый поступок Церковь щедро пополнила королевскую казну.
За два дня до кануна Дня Всех Святых Аарон из Уилтона снова сидел в повозке Шокли: вместе с несколькими иудеями из Уилтонской общины он направлялся в Крайстчерч, откуда уходил корабль к берегам Франции. Питер Шокли с сыном Кристофером уехали по делам, поэтому торговец велел своей дочери Мэри проводить Аарона в порт и проследить за его посадкой на судно.
Три телеги, нагруженные нехитрым скарбом нескольких иудейских семейств, медленно катили на юг, к Крайстчерчу, по ухабистой дороге вдоль реки Авон, мимо деревенек Фордингбридж и Рингвуд, а затем по западной окраине заповедного леса Нью-Форест. Двадцатипятимильное путешествие заняло двое суток, и на мощенные брусчаткой улицы Крайстчерча телеги въехали только к вечеру. На невысоком холме у залива темнели стены древнего нормандского аббатства и крепости.
Аарон был на удивление спокоен. За время пребывания в Авонсфорде он отдохнул и оправился от истощения. Жоселен де Годфруа вручил ему небольшой кошель с серебром, заставил опрятно одеться и коротко подстричь седую бороду. Старый ростовщик сидел в возке, ясным взглядом провожая издавна знакомые луга и долины. К изгнанию из страны, которую он считал своей родиной, Аарон отнесся философически и на прощание с улыбкой сказал Жоселену:
– Похоже, Господь пожелал, чтобы я перед смертью увидел мир.
