Для строительства требовались умелые каменщики и плотники.
– Кто стены класть будет? – спросил Аарон у Годфруа.
– Есть у меня виллан на примете, юный Осмунд. Он сейчас в городе работает.
– Все лучше, чем мастера-каменщика на стороне нанимать, да и дешевле обойдется, – с улыбкой заметил ростовщик.
– Тоже верно, – согласился Годфруа.
Полчаса спустя Годфруа, Аарон и Шокли въехали на рынок, где Шокли и Годфруа направились к одному из торговцев. Уильям ат-те Бригге подозрительно поглядел на всадников и, улучив минуту, подошел к Аарону. Особой приязни мужчины друг к другу не испытывали, но жили в Уилтоне по соседству, поэтому держали себя с подобающей вежливостью.
– В чем дело? – спросил Уильям. – Зачем им деньги понадобились?
Аарон промолчал.
– Может, беда какая приключилась? – с надеждой осведомился атте Бригге.
– Нет, как раз наоборот, я очень удачно вложил деньги, – признался ростовщик и вкратце описал задуманное Шокли предприятие. – Выгодное дельце.
Уильям, помрачнев, погрузился в размышления. Кросны жены и стада овец находились во владениях рыцаря, а значит…
Тут к нему подъехал Годфруа, и худшие опасения Уильяма подтвердились.
– Твои родственники ткут сукно в моих владениях? – презрительно спросил Жоселен.
Уильям уныло кивнул.
– Обрабатывать ткань будешь на моей сукновальне, – приказал Годфруа и послал коня вперед.
Повозка Шокли покатила следом. За спиной Уильяма послышался смех, но торговец не стал оборачиваться.
Значит, сукно, которое он задешево валял в Уилтоне, теперь придется сдавать на сукновальню проклятых Шокли и Годфруа, а они наверняка заломят непомерную цену. Он разорен!
Уильям атте Бригге решительно ухватился за ручки тележки, но, вспомнив о перенесенных унижениях, вывалил сукно в дорожную пыль и заорал во все горло:
– Проклятый епископ! Проклятый мост! Да будьте вы все прокляты – и ле Портьер, и мерзкий иудей, и Шокли!
Он сплюнул, отвернулся и под палящим солнцем побрел домой, в Уилтон.
Аарон остался на рыночной площади, а Годфруа и Шокли подъехали к работникам, которые под присмотром каноника Портеорса рыли канавы для водостоков. Рыцарь остановился и поманил к себе Осмунда.
Мальчик хотел было вылезти из канавы, но каноник строго поглядел на него и сам направился к Годфруа.
– Зачем он тебе понадобился? – сурово спросил Портеорс.
– Мне надо поговорить с моим вилланом, – спокойно ответил Годфруа.
– Он занят.
– Я его не задержу, святой отец, – почтительно ответил Жоселен.
– Я не позволю тебе его переманить, так и знай, – заявил священник.
Годфруа возмущенно поглядел на него – виллан подчинялся только своему господину, и каноник не имел права ему приказывать.
– Не вмешивайся в мои дела, святой отец, – надменно бросил рыцарь и, не желая продолжать разговор с каноником, добродушно обратился к Осмунду: – Завтра утром начинаем строить сукновальню. На рассвете зайдешь к старосте.
– Юнец занят богоугодным делом, – немедленно заявил Портеорс.
Разумеется, желания самого Осмунда никого не интересовали, хотя считалось, что он волен делать все, что ему вздумается, в дни, свободные от работы на феодала. Каноник упрямо стоял на своем.
– Богоугодным делом ты именуешь рытье канав на твоей улице? – презрительно уточнил Годфруа.
– С завтрашнего дня он занят на строительстве собора! – выпалил священник, в мгновение ока изменив участь Осмунда.
Годфруа задумался. Труд вассала принадлежал господину, но благочестие не позволяло забирать работника со строительства храма. И все же рыцарь осознавал, что Портеорс кривит душой.
– Он будет занят в моих владениях, – холодно произнес Годфруа.
Каноник грозно свел брови:
– Не гневи Господа нашего и не оскорбляй Святую церковь! Я на тебя епископу пожалуюсь, до самого короля дойду.
– Не говори глупостей, – рассудительно заметил Жоселен, но в глазах его мелькнуло опасение.
Портеорс сурово поджал губы.
Годфруа неспроста опасался обвинений каноника, связанных с церковными делами.
Богобоязненный король Генрих III, взошедший на престол двадцать лет назад, отличался редким благочестием и в правлении своем во всем подражал Эдуарду Исповеднику, королю англосаксов и последнему представителю Уэссекской династии. Генрих любил церковные службы и всячески поощрял строительство храмов. Он часто охотился в заповедном Кларендонском лесу и никогда не упускал случая приехать в Солсбери, чтобы взглянуть, как идет постройка собора. Если он узнает, что работников отвлекают от богоугодного дела, то наверняка взъярится, и тогда Годфруа несдобровать.
Однако же дело было не только в благочестии короля. Между государством и Церковью уже давно шла борьба за власть. Все началось с размолвки между королем Вильгельмом II Рыжим и Ансельмом, архиепископом Кентерберийским. Противостояние между церковной и светской властью продолжилось в правление Генриха II, что привело к убийству архиепископа Фомы Бекета у алтаря Кентерберийского собора. Затем Иоанн Безземельный отказался признать нового архиепископа Кентерберийского, Стефана Лэнгтона, из-за чего папа Иннокентий III наложил на всю страну интердикт, запрещавший любые церковные службы – освящение, крещение, бракосочетание и даже похороны. Народ охватило уныние и страх. Шесть долгих лет Иоанн сопротивлялся и неистовствовал, изгонял священников, исполнявших папское повеление, а их земли отбирал в казну. В ответ Иннокентий отлучил короля от Церкви, освободил его подданных от присяги на верность королю, объявил его низложенным и благословил вторжение французского короля Филиппа II. Иоанн понял, что проиграл. Ему пришлось покаяться, преклонить колена перед папским легатом и получить назад королевство в виде папского лена, за который следовало ежегодно платить Риму дань. Священнослужители торжествовали: господство церковной власти над светской было неопровержимо доказано.
И все же самым важным оставалось то, что Церковь и государство не могли существовать друг без друга: Церковь оказывала нравственное влияние на гражданское управление и законодательство, а государство охраняло внешние интересы Церкви и ее обширные земельные владения. После отмены папского интердикта в Англии между Церковью и государством установилось сотрудничество, что благоприятно повлияло на развитие страны. Когда бароны взбунтовались против жестокого и необузданного Иоанна Безземельного, именно архиепископ Стефан Лэнгтон присмирил их и составил Хартию вольностей, основные положения которой строго соблюдались на протяжении последующих веков. Теперь Церковь поддерживала и английских монархов, и английский народ, а ее нравственные идеалы не допустили возвращения беспорядков, свойственных правлению Стефана.
