– Вероника не отвечает на звонки, дома ее нет… А вы ее единственная подруга, по вашим собственным словам.
– Так и есть. Мне бояться нечего. Но лишней мороки даром не надо. Давай так: ты молчишь обо мне, а я о тебе. Идет? А уж там как сложится.
– Идет, – кивнула я и поспешила покинуть сквер.
Итак, появилась надежда, что мое дурацкое поведение не выйдет мне боком. По словам Любы, в гостинице откровенничать не намерены, а значит, обо мне промолчат. Особенно если обратили внимание на паспорт, точнее, на фотографию в нем. Хотя вовсе не обязательно обратили. В любом случае обвинения в халатности им ни к чему. Вроде бы надо радоваться, но радости не было и в помине. Потому что о пятнах крови во дворе и гостиничном номере следователи тоже не узнают, горничной наверняка посоветуют молчать об этом. Не узнают они и о том, что машину Вероники забрал с парковки неизвестный и что номер она не сдавала. Хотя вряд ли в «Слободе» рискнут врать полиции и по поводу ключа скажут правду: как уезжала, никто не видел, в номере порядок, вещей не осталось.
Люба в полицию обращаться тоже не спешит. Странно, но особого беспокойства за подругу в ней не чувствуется. Может, потому, что ей прекрасно известно, где сейчас Вероника? Узнала о гибели мужа и теперь оплакивает свою потерю в одиночестве? Если верить Любе, это вполне в ее характере. Но Вероника не может не понимать: такое поведение вызовет подозрения. Впрочем, когда человек в отчаянии, доводы разума не действуют. А Вероника в отчаянии? Волкову она изменяла… Данное обстоятельство – вовсе не показатель ее душевного состояния. К чувству потери прибавились муки совести. До разговора с Любой я была почти уверена: Вероника погибла. А теперь склонялась к мысли, что она где-то прячется. Муж убит, их личную жизнь начнут разглядывать под микроскопом и узнают о любовнике, брачном договоре и прочем… Вероника станет подозреваемой номер один.
Деревня, о которой говорила Люба, действительно находилась совсем рядом, километрах в десяти от Берестова. Увидев указатель, я свернула на проселочную дорогу. Вполне, кстати, приличную. Вскоре появилось село с церковью на пригорке и памятником на центральной площади: коленопреклоненный солдат со знаменем в одной руке и автоматом в другой. На автобусной остановке толпились люди, у них я и спросила, как проехать в Кривичи.
– Деревни давно нет, – ответила мне женщина с сумкой-переноской, в которой сидел кот, с неодобрением взирая на окружающих. – Уж лет десять как последние старики померли.
– Дачники вроде жили, – вступила в разговор еще одна женщина. – Два дома точно стоят. Я за ягодами на днях ходила и видела. Вы, девушка, прямо езжайте, Кривичи вон за тем леском, – показала она рукой.
– Да разве ж она на своей машине проедет? – хихикнул старичок в панаме. – Если только крылья выпустит. В объезд тебе, девонька, надо, через Кислицыно. Сейчас направо, а у скотного двора опять свернешь.
Вскоре все собравшиеся на остановке включились в дискуссию, как проехать в Кривичи и возможно ли это в принципе. Подошел автобус, граждане поспешно в него загрузились и отбыли, оставив меня гадать, как лучше поступить. Я решила рискнуть и поехать короткой дорогой.
Дороги не было вовсе, то есть она как бы была, но в таких рытвинах и ухабах, что слова старичка оказались пророческими: чтобы здесь на моей «Хонде» проехать, надо крылья выпускать. Я вышла из машины, довольно громко чертыхаясь, и тут заметила свежий след шин, он скрывался за ближайшими кустами. Я отправилась туда, скорее, из любопытства. Не так давно кто-то здесь проезжал и, сделав незначительный крюк, счастливо миновал две самые устрашающие ямы. Я прошла вперед еще немного, дорога и дальше не особо радовала, но проехать по ней все-таки было можно.
Я бегом вернулась к своей «Хонде» и повторила чей-то маневр: по лесу вдоль дороги, затем выбралась на остатки асфальта и малой скоростью затряслась дальше. Старушка обещала, что Кривичи совсем рядом, за лесом. И не обманула. Деревья вскоре стали реже, а впереди я увидела крышу дома, сам дом скрывали густые заросли, как выяснилось позднее – терновника. Указатель отсутствовал, да и самой деревни не было. Трава по пояс, колодец с покосившейся крышей и два дома. От дороги к ближайшему из них вела едва заметная тропинка.
Оставив машину, я пошла по ней. Окна закрыты ставнями. Забор у ближайшего дома завалился, но траву здесь недавно косили, к крыльцу я подошла без труда. На двери замок, но он легко открылся, стоило мне за него подергать. Я вошла в сени, на всякий случай позвав:
– Хозяева!
Само собой, мне никто не ответил. Сквозь дырявую крышу струился солнечный свет, я открыла дверь, обитую цветастой клеенкой, и оказалась в кухне. Здесь царил полумрак. Справа – русская печь, доски пола поднялись в двух местах, и идти дальше я не рискнула, чего доброго ноги переломаешь. В доме осталась кое-какая мебель и даже занавески на окнах. А вот электрический кабель отрезан, в чем я убедилась, выйдя на крыльцо. И отправилась обследовать второй дом. Траву и здесь скосили, значит, кто-то навещал родное гнездо. Забор у второго дома еще держался, ступени крыльца давно сгнили, но сверху лежала новая доска, заменяя ступеньку. Замка на двери нет, однако дверь заперта. Я присела на корточки, разглядывая личину, и даже прижалась к отверстию одним глазом. С той стороны царила темнота.
Выпрямившись, я пошарила рукой над дверью в надежде обнаружить ключ. Какой смысл брать его с собой? Ключ так и не нашла, хотя тщательно осмотрела крыльцо и даже под ступеньки заглянула. И направилась вокруг дома. Вплотную к нему пристроен двор, крыша его успела провалиться, но ворота крепко заперты изнутри. Пройти дальше невозможно, сплошные заросли терновника, забор, когда-то стоявший здесь, рухнул, и из высокой травы торчат доски с устрашающего вида ржавыми гвоздями.
Я повернула назад и попробовала обойти дом с другой стороны. Траву скосили только до палисадника, где буйно цвели ярко-синие колокольчики. Дальше забор, в котором я не без труда обнаружила калитку и с еще большим трудом ее открыла. Кухонное окно, выходящее на эту сторону, оказалось незаколоченным. Я прокладывала себе дорогу в зарослях крапивы, повизгивая и закрывая лицо. Окно от земли невысоко, и я смогла в него заглянуть. Все точь-в-точь как в соседнем доме: русская печь, возле окна стол, слева у стены скамья, справа два стула. У противоположной стены на лавке ведро под крышкой. Я забарабанила по стеклу на тот случай, если в доме кто-то есть. Ответом мне была тишина, которую смело можно назвать гробовой.
– Вероника! – громко позвала я. – Вы здесь?
И вновь тишина. Я вернулась к крыльцу, села и принялась оглядываться. Машину спрятать негде, в лесу ее не оставишь. Вряд ли Вероника пришла сюда пешком. «А красота-то какая», – вдруг подумала я. Лес, старый колодец, яркая синева неба и белые облачка вразброс… Неудивительно, что Веронике здесь нравилось. Но лично я ночью бы здесь не осталась. Жутковато. Хотя чего бояться? Привидений?
Я решила проверить колодец. Подошла, подняла крышку. Сбоку на железной цепи ведро, я опустила его вниз. Скрип давно не смазанного механизма, позвякивание цепи и всплеск. Все эти звуки вызвали умиление, привет из детства, когда мы с бабушкой жили летом на даче. Вода оказалась кристально чистой и очень холодной. Я сделала несколько жадных глотков, умылась и побрела к машине. Теоретически Вероника могла здесь укрыться. Вода есть, крыша над головой тоже. Еду привезла с собой, но какой смысл в затворничестве? Особенности характера, разве этого мало? Но поверить в то, что она в настоящий момент находится в доме, я не в состоянии. Должно быть у человека элементарное любопытство: кто я и зачем Вероника мне понадобилась, ведь я ее по имени звала.
